— Шкандыбайте, хлопцы. Я уж с ним поговорю! — и невесело, через силу рассмеялся.
Пришедший надел очки и обхватил колена сухими руками, острой бородкой подавшись вперед.
— Теперь другое дело. Теперь мы можем поговорить.
Дзюба поглядел на Марину, та опустила голову, — упали руки, упала тень от ресниц на побледневшие щеки.
Пришедший поймал взгляд Дзюбы и проговорил:
— Мадам может остаться. Мадам не помешает нам, — и снова мелькнула рассеянная улыбка.
Марина покраснела, — в угол дивана обратно уполз комок, но уже трепещущий, ожидающий и потрясенный.
— Кто вы? Как вас зовут? — с усилием спросил Дзюба.
— Марат.
— Жидов с такими именами не бывает.
— Я анархист.
— Вы жид! — крикнул Дзюба. — Это по носу видно.
Марат поглядел на свои руки и вскинул глаза.
— Да, я был зачат евреем. В прошлом меня звали Меерович. Но мир треснул. Меерович теперь пустой звук, клопиная шкурка. Марат — это труба, возвещающая новую эпоху. Марат — это осьминог великой идеи: восемь щупальцев вокруг всех частей света, сжать земной шар и как детский глобус опрокинуть его.
— Вы странный жид, — чуть мягче сказал Дзюба.
— Такой же, как вы украинский батько.
— Я повешу вас! — гаркнул Дзюба. — Я всех жидов вешаю.
— И это ваша задача? — раздумчиво проговорил Марат. — Я вам дам другую.
— Почему вы заговорили со мной по-французски? Кто вам сказал, что я не…
Марат, как бы защищаясь от нападения, заслонился рукой.
— Не надо об этом.
— Что вам, наконец, нужно от меня? — грубо рванул его Дзюба за край пыльного френча.
Марат медленно освободил свой френч и сказал:
— Не надо лишних телодвижений. Мы одни, и можно оставить пейзанские замашки. От вас? Все! Я пишу книгу об анархии. О новой, еще никому неведомой. Каждую строчку моей книги надо претворить в жизнь. Мои формулы должны обратиться в живоносные артерии. Мои формулы должны начать пульсировать. В них есть математика, но нет крови. Мои выводы нуждаются в проверке.
— А я вас все-таки повешу, — медленно сказал Дзюба. — Я ненавижу все: Россию, мужиков, книги, нашу дворянскую белую мразь, красных пророков из газетной подворотни, жидов, теории.
— И себя? — так же медленно спросил Марат.
— И себя! — качнул Дзюба сизым костяком, направляясь к выходу, и вдруг громко захохотал, шершаво, точно горло струпьями обросло. — Проверка? Будет проверка! — и опрометью высунулся по пояс в окно, гаркнув бешено: — Митька, подать мне «Могильщика». Живей!
И снова на диване встрепенулся комок: Марина вскочила на ноги, но уже шел Дзюба назад от окна, — и нехотя, грузно попятилась Марина.
