— Я был бессилен что-либо сделать! — упал на землю Ворона, полагая, что Коринец понял, о чём он кричит. — Конечно, мог погибнуть вместе с ним! Мы бы сейчас вместе грызли камни в подвалах житомирского замка! В кандалах! Но я — струсил!
Чуть живой от усталости, Коринец, в изорванных одеждах, без оружия, ещё не поверивший в собственное спасение, всё же попытался его успокоить:
— Мы ему поможем!
— Надо что-то сделать...
Взмыленные кони медленно перебирали непослушными ногами. Жёлтые зубы судорожно оскаливались, пытаясь грызть траву.
— Я трус! — бил по земле руками Ворона. — Отныне все должны меня презирать! Я испугался плена. Я не подумал, что предаю товарища! Даже если он виноват...
— Да в чём же ты-то виноват? — пытался возражать Коринец.
Вместо ответа Ворона выхватил из ножен саблю и смотрел на неё в диком изумлении.
— Ты вот что! — вдруг собрался с силами и вплотную подступил к нему Коринец. — Дай-ка мне. Перережу ремешок.
Ворона сопротивлялся слабо. Он хотел сегодня — быть может, впервые в жизни — остаться без оружия в руках.
— Нам одна теперь дорога — на Сечь! — сказал Коринец. — Так и сделаем. Потому что все дороги для нас заперты драгунами. И если ты, Ворона, очень хочешь помочь Яремаке, ты должен со мною согласиться!
Ворона, упав лицом на землю, зарыдал.
Ехали не спеша, осторожно, словно крадучись. Места потянулись безлюдные. Ворона, старый бродяга, бывал здесь не раз. Время от времени он напоминал: «Вот здесь похоронен Данило Безверхий... А какой был товарищ...» И указывал на кучу запылённых камней, набросанных в виде продолговатого плоского холмика. «Вот здесь, — дрожал его голос, — татары изрубили сотни полоняников!» И рука описывала в воздухе полукружие у подножия носатой каменной бабы, где не угадывалось уже никакой могилы. «А это колодец, вырытый святым стариком Пахомом. Рыл ночами, а днём прятался в камышах». И правда: под буйно разросшимися вербами скрывался каменный сруб. А рядом, на низменном месте, шуршал черноголовый камыш. Ворона зато в любое мгновение мог указать направление, куда следует держать путь.
Коней дорога не страшила. Травы было достаточно. Зато лица путников заострились наподобие клиньев. Уже всё было съедено, что только можно. Ворона сварил в котле и разделил по-братски голенища от старых сапог из красного сафьяна, которые завалялись у него в дорожных саквах. А так полоскали кишки вскипячённой водою, приправленною рыбой, которую удавалось проткнуть саблей, брошенной с берега. Но и такое случалось всё реже и реже: руки слабели с каждым днём. Утешали скупые рассказы Вороны: вот, дескать, должны пойти земли, где живут люди, сбежавшие от своих панов. Они пользуются защитою запорожцев. Они завели в степи кой-какое хозяйство. Они поддержат путников, если, конечно, сами живы, если их не убили или не увели с собою татары. Коринец заговаривал, что нужно прирезать одного из запасных коней, спасаться его мясом. Но старший товарищ отверг предложение: на одном коне казаку далеко не уехать. Не годится так поступать. И уже казалось, что это путешествие тоже закончится погибелью, как закончилось для ватаги погибелью то, что задумал Яремака.
