. И отведала бы тёмного дербентского винограда. Мне в моём положении это весьма полезно.
— Что? В каком положении? — равнодушно спросил Иосиф.
Женщина потупилась:
— Осенью надеюсь разрешиться от бремени.
У него на лице возникло добродушное удивление:
— Да неужто? Вы затяжелели?
Покраснев, государыня ответила:
— Бабка-повитуха считает, я на третьем месяце.
Он поднялся и поцеловал её в шею:
— Поздравляю, милая. Вы порадовали меня. Если будет мальчик, я провозглашу его собственным преемником.
— Ну, а если девочка? Вы провозгласите Патана?
Самодержец отвёл глаза:
— Поживём — увидим...
Ханна закипела:
— Знаю ваши тайные устремления! Если не рожу вам наследника, завещаете трон этому ублюдку, сыну христианской суки, Давиду!
Государь опешил:
— Что вы мелете, ваше величество! Трёх моих сыновей нет среди живых!
— Ах, не лгите, ваше величество! Кто у вас живёт в башне Ал-Байда? Не Святой ли Дух?
Щёки у Иосифа сделались свекольными. Он в негодовании прошипел:
— Замолчите, слышите? Как вы смеете упрекать в нечестности самого каган-бека? Захотели развода? Это я устрою!
— Что ж, попробуйте. Мой отец вам его не даст. Ну, а я и мать растрезвоним всем, что Иосиф ввёл в заблуждение богоизбранного кагана и велел казнить подставных царевичей. То-то будет весело!
Царь, взмахнув рукой, указал ей на дверь:
— Убирайтесь прочь. Уезжайте на озеро Варашан. И до осени чтобы вас в Итиле не видели. Мальчика родите — вот тогда и поговорим.
Дочка Когена издевательски улыбнулась:
— Не сердитесь, ваше величество, но уйти от этого разговора вы не сможете, кто бы ни родился. Вам придётся выполнить все мои условия. А иначе — позор, отречение от престола и другие ужасы. А теперь прощайте. Будьте счастливы с вашими блудницами! — И она горделиво вышла.
Самодержец в бессильной злобе шлёпнул кулаком по ладони, отвернулся к окну и пробормотал мерзкие ругательства.
Накануне отъезда в Семендер он велел сафиру втрое усилить охрану башни Ал-Байда и предупредил: если с узником что-нибудь случится, будет казнена вся семья Наума Парнаса до седьмого колена. Тот валялся в ногах у царя и молил не тревожиться: с головы заключённого не слетит и волоса. Государь сопел, хмурил брови и без удовольствия пил вино.
Ехали, как обычно, шумной кавалькадой, с песнями и музыкой, развевающимися на ветру знамёнами, бурными застольями по дороге — в укреплённых пунктах, где устраивали привал, и немыслимыми альковными сумасбродствами с местными вакханками.
