Профиту поклонялись владельцы процветающей международной суконной промышленности, в которой было занято большое число рабочих[157]. Наиболее квалифицированные из них объединялись во влиятельные гильдии или цехи, отстаивавшие их интересы, другие же трудились за ничтожную плату. В 1378 году, за два года до рождения Поджо, самые несчастные поденщики, populo minuto[158], подняли бунт, вылившийся в полномасштабное кровавое восстание. Артели мастеровых толпами ходили по улицам и кричали: «Да здравствует народ и ремесло!» Мятежники свергли режим правящих семейств и на какое-то время создали демократическое правительство. Однако вскоре был восстановлен старый порядок, сохранивший власть гильдий и магнатов.
После поражения Ciompi[159], как называли революционеров рабочего класса, восторжествовавшие олигархи удерживали власть более сорока лет, определяя в какой-то мере характер познаний и образ жизни города, с которым Поджо решил связать свою судьбу. Ему надо было как-то вписаться в его консервативный и замкнутый мир. К счастью, благодаря прирожденному дарованию и трудолюбию он обладал редчайшим мастерством, которое и позволило человеку скромного материального достатка и незнатного происхождения занять достойное социальное положение. Ключом к успеху стало то, что в наше время практически не имеет никакого значения, – красивый почерк.
Рисунок букв, выходивших из-под пера Поджо, существенно отличался от замысловатого, переплетенного и ломано-угловатого готического письма. На необходимость более ясного и разборчивого начертания слов еще в первой половине XIV века указывал Петрарка (1304–1374). Он сетовал на то, что тексты чрезвычайно трудно расшифровывать, словно они «предназначены для каких-то иных целей, а не для чтения»[160]. Надо было раскрепостить буквы, увеличить пробелы и между ними, и между строками, ликвидировать аббревиатуры – подобно тому, как мы дома открываем окна для доступа свежего воздуха.
Эстетика письма, введенная Поджо и другими гуманистами, восхищает и сегодня. Они взяли за образец каролингский минускул, изобретенный в IX веке придворными писцами Карла Великого, и создали особый шрифт для копирования манускриптов и составления посланий. Он же послужил основой для очертаний курсива и всей гарнитуры, которую мы называем «романской». Поджо и его современники-гуманисты ввели в обиход самый простой, ясный и изящный способ письменного воспроизведения слов. Более или менее полное представление о сути и значимости этого новшества дают манускрипты, хранящиеся в Лаврентийской библиотеке Флоренции: веленевые, аккуратно сшитые тома, и за пятьсот лет не потерявшие кремово-белого цвета и завораживающие элегантностью, гармоничностью и четкостью рукописного шрифта. На полях можно разглядеть крошечные дырки, оставленные писцами, закреплявшими листы велени, и едва различимые пометки прямых линий, по двадцать шесть строк на страницу. Однако не только этими техническими приемами, которыми пользовались все писцы, объяснялась необычайная стройность и элегантность текста.
