— Он у вас живет?
— У нас. В хлеву.
— Понятно… Давно он живет у вас, дядя Фабиан?
— Недавно, мама привела его с ярмарки. На пасху его еще не было.
Старуха молча смотрела на детей. Медленно, нерешительно она улыбнулась. От улыбки лицо ее стало еще более морщинистым, но глаза засветились теплом. Петике улыбнулся в ответ, а Марика застенчиво отвернулась.
Петике — круглоголовый голубоглазый крепыш со светлыми волосенками. Его грязные ножки сплошь в ссадинах и царапинах от лазания по деревьям. Застенчивая Марика так и не вынимала бы пальчик изо рта, но из-под длинных, опущенных ресниц она взглянет порой так лукаво — ну прямо настоящая женщина. Одежонка на обоих ребятишках грязная, поношенная.
Самый двор вопиет о бедности, отчаянной борьбе с нуждой. Вот здесь, где прежде стояла поленница, валяется несколько жалких сучьев, часть из них порублена к топке — на них-то и присела старуха. Прогнившие доски над колодцем едва прикрывают щели в еще более гнилых досках. От стога в конце двора осталась лишь охапка гнилой соломы. На навозной куче — старуха не отводит взгляда, считает — роются три курицы и петух, да одна наседка, не переставая кудахтать, водит цыплят.
Старуха снова смотрит на детей, опять улыбается:
— Хотите, чтобы у вас была бабушка?
— У нас бабушки нет, — сообщает Петике. — А у Кинги так даже две.
— Вот я и спрашиваю: хотите, чтобы у вас была бабушка?
Петике задумывается.
— Кинге бабушка всегда дает яблоки. Даже зимой.
— Я ведь не знала, что… — словно оправдываясь, бормочет женщина и смущенно развязывает лежащий на коленях узелок. Детишки с любопытством придвигаются ближе. На развернутой тряпице — черный кожаный кошелек с желтой застежкой, большой черный молитвенник, круглая гребенка и зеркальце. Маленькое круглое зеркальце в зеленой оправе, на его обратной, зеленой, стороне женщина с обнаженными плечами расчесывает длинные волосы.
Зеркальце заманчиво сверкает. Петике только потому не трогает его, что знает: трогать ничего нельзя. У них в комнате тоже есть большое зеркало, но оно висит так высоко, что в него можно поглядеться, только если подтащить к нему стул и взобраться. Но этого мама не любит. «Упадешь, сынок», — говорит она и тут же снимает его со стула.
Старуха дружелюбно протягивает зеркальце. Петике нерешительно берет его, долго разглядывает себя, потом — так как Марика кривит рот, готовясь заплакать, — протягивает сестренке, но из рук не выпускает.
— Погоди, сынок… Как зовут тебя?
