И, по мере того, как она заканчивала этот свой последний обход, глаза ее тухли, походка становилась медлительнее, все тело вытягивалось в строгую, прямую фигуру замкнувшегося в себе человека. Какое-то странно болезненное чувство овладевало ею: сосало под ложечкой, тягуче давило виски, першило в горле, по спине пробегал нервный холодок.
«Вот все и готово, — подумала и медленно опустилась в кресло Валентина Степановна. — Завтра это гнездышко наполнится веселыми, радостными звуками; раздадутся громкие поцелуи, шумный смех, приглушенные, словно прячущиеся от самих себя слова, начнется новая жизнь!.. Старая ушла. Сделала свое дело и ушла прочь навсегда!..»
Валентина Степановна вдруг с ужасом заметила, как при этой мысли больно сжалось ее сердце и мелко-мелко задрожала в ее руке опрятная салфеточка. Она сжала зубы, напрягла мускулы и насильно представила себе то, что будет здесь завтра. Увидела радостные, возбужденные и немного сконфуженные лица Глеба и Жульетты, их бесконечные объятия, бессчетные поцелуи, их нежную заботливость друг о друге. Бедняжка захотела улыбнуться доброй, сияющей улыбкой, почувствовать мягкую, теплую радость чужого счастья, раствориться в ней — и не смогла.
Плотно сжатые зубы не разжимались, глаза, глядевшие далеко внутрь себя, не лучились, больно сжатое сердце не оттаивало.
— Что же это со мною? Что это, что это? — с ужасом спрашивала себя Валентина Степановна. — Ведь я сама, собственными руками создала то, что есть, и то, что будет… Я была искренна и правдива с собою. И я не каюсь, нет, нет!.. Так должно было быть и так должно было кончиться. Начатое хорошо должно хорошо кончиться… Откуда же во мне чувство ужаса, почему так больно сжимается сердце, куда девалась моя радость за Глеба?..
Ей стало стыдно, противно от промелькнувшей мысли.
— Радуйся же, — попробовала она взять себя в руки. — Отчего же ты не радуешься? Ведь твой сын любит, любим, полон счастья… Он никогда не был так красив, так весел, так полон необъятного желания жить, как сейчас… Любовь и страсть сделали его прекрасным. Радость бурлит, клокочет и в его жилах, почему же ты не разделяешь ее, не чувствуешь ее так же полно, искренне, непосредственно, как он? Почему?.. Неужели глупая, недостойная ревность сумела-таки прокрасться в твое сердце?..
В одни момент Валентина Степановна овладела собою. Широко открыла глаза и полной грудью вздохнула: ей стало снова легко и привычно. Что-то нечистое и злое свалилось с нее, исчезло, как не было. Но улыбка, ее обаятельная улыбка, все еще не появлялась на тонких губах.
