Выйдя из кафе и очутившись на углу улицы, он стал думать, где он еще не побывал. Нет, он побывал везде. Кроме как домой, больше идти ему некуда.
Он прошел по переулку до железнодорожной линии, втайне надеясь, что в этот последний момент, может, что-нибудь да произойдет: драка, пожар, автомобильная катастрофа — что-нибудь такое, что отсрочит его возвращение домой. Он ждал, стоя под уличным фонарем, прислушиваясь, но все было тихо, только где-то в конце улицы в одном из домов шумела веселая пирушка.
Проходя мимо дома Ребекки Уайхейп, он остановился и заглянул в окно. Ему нравилась Ребекка. В школе она всегда давала ему карандаш, когда у него не было своего, а иногда помогала разбирать трудные слова в учебнике. Больше всего, однако, ему нравилось в ней то, что она никогда не насмехалась над ним. На окнах Уайхейпов не было штор, занавеси были белые, прозрачные, так что он без труда мог разглядеть все, что происходит внутри. В комнате сидел сам мистер Уайхейп, крупный мужчина, и читал газету; миссис Уайхейп заплетала косы одной из старших девочек, а малыши сидели за столом и рисовали. Ребекка читала какой-то комикс; под лампой волосы ее ярко блестели. Ноги мистера Уайхейпа покоились на ящике для дров, стоявшем перед камином, — значит, огонь в камине горел.
Эруа так хотелось войти к ним и посидеть в тепле, поговорить с ними, повозиться на полу, пошутить и посмеяться вместе со всеми.
Из-за угла выскочила машина, осветив его фарами с ног до головы. Он бросился бежать что есть мочи. Он не хотел, чтобы его заметили, на него уже и раньше ворчали за то, что он по вечерам заглядывает в чужие окна. Кто-то даже пытался обвинить его, будто он ворует деньги из молочных бидонов.
Придя домой, он тихонько открыл дверь и проскользнул в кухню. Отец с приятелем все еще сидели за столом. Отец раскачивался из стороны в сторону, выпучив налитые кровью глаза. Взгляд его стал бессмысленным. Воздух в комнате был сизым от дыма, а пепельница — раковина мидии — вся заполнилась окурками, спичками и пробками от пивных бутылок. Виски было почти все выпито; осталась только одна бутылка пива. На столе лежал батон. Им лень было резать его ножом, и они отламывали от него куски прямо руками. Весь стол был завален хлебными корками.
Ни тот, ни другой не заметили, как он вошел. Эруа пригнулся и на четвереньках прополз мимо их ног в спальню. Притворил дверь и зажег свет. Постели были с утра не застелены, одеяла беспомощно свисали на пол. Он надел пижаму и пожалел, что некому пришить оторванные пуговицы: без пуговиц пижама лезла вверх и к утру шарфом закручивалась вокруг шеи. Эруа потушил свет, лег в постель и стал смотреть на светлую полосу под дверью. Из кухни доносились приглушенные голоса, громко орало радио, и время от времени бутылка со звоном ударялась о стакан. «Ага, — подумал он, — они, наверное, извлекли из буфета новую полдюжину».
