Однако теперь, на взгляд Сергея, выглядел Арефьев очень неплохо, куда лучше, чем во времена жизни в Ветровске. Вроде бы даже помолодел! Постригся, приоделся, бросил свои замашки вечного портоса и донжуана в одном лице, стал сдержанней, хорошо контролировал не только свои слова, но и эмоции – однако все это вдруг рассыпалось в прах, когда он взглянул на фотографию в журнале «Юность».
Странно – Сергей был убежден, что связь его приятеля с Лилей давно забыта. Однако на стене висел портрет Лили, а Герман чуть ли не с порога спросил, известно ли Сергею что-нибудь о ней.
Сергей достал журнал, отдал Герману и налил ему русской водки, а себе – виски.
– Счастливая советская семья… – с едкой печалью проговорил Герман. – Смотрят, улыбаются. – Он прочел вслух подпись под фотографией: – «Семья Камышевых: Родион, Лиля, Кира, Ариша…» – И голос его дрогнул:
– Ариша?! Не может быть…
Обернулся:
– Серега! А в каком месяце она родилась?
– Где-то в начале лета.
– Старик… – пробормотал Арефьев, смешно загибая пальцы, словно подсчитывал что-то. – Это моя дочь!
– Ты спятил, что ли? – расхохотался Сергей.
– Нет, – блаженно улыбался Арефьев. – По срокам сходится! Лиля… когда мы жили с ней, мы договорились: если у нас родится дочка, назовем ее Аришей. А теперь смотри! – Он ткнул пальцем в фотографию: – Она же… она же на меня похожа!
Нервно вскочил:
– Камышев… отобрал у меня любимую женщину, воспитывает мою дочь… Он выгнал меня из Союза! Лишил меня работы, театра! Ненавижу! Он искалечил меня… Видишь, два пальца, они до конца не сгибаются до сих пор.
– Я, конечно, осуждаю Камышева, но… – хмуро пробормотал Сергей, которого волновал и раздражал оборот, который принял их разговор, – но у тебя был роман с его женой, ты зашел на его территорию. Прости и отпусти, у тебя другая жизнь!
Арефьев схватил его за грудки:
– Как забыть, Сережа?! Я пять лет этим живу! Забудь! Ну, Ка-мы-ше-ев…
Опустил руки и вдруг спросил:
– Письмецо перевезешь?
Сергей молча отошел к книжным полкам.
– Сдрейфил? – с издевкой спросил Герман. – Уже наложил в штаны? А тебе ничего не будет за то, что ты здесь, в гнили капитализма, виски попиваешь? Не боишься, Сережа? А может быть, ты с органами того?.. – И Герман несколько раз выразительно стукнул согнутым пальцем по столешнице.
С тех самых пор много лет назад, когда Лиля его выгнала, обвинив в том, что он доносчик, провокатор, стукач и сексот, для Сергея Морозова не было более отвратительного и невыносимого упрека!
