Осколки еще не до конца осыпались, а по лестнице уже бухали шаги приземистого мужика. Дверь открылась резко, сильно бухнув в стену. Я стояла у разбитого окна, с наслаждением вдыхая воздух с поля, на которое выходила эта сторона дома.
— Вот невезучая сиротинушка. — Пробурчал гном.
С видом волшебника он достал откуда-то из-за пазухи чистую на вид тряпицу и, быстро вынув осколок, перемотал мне руку. Рука начала саднить сразу после этого, но я постановила, что так лучше, чем заливать спаленку кровью.
Теперь, когда в нее попадал яркий солнечный свет, комнатка казалась крошечной и заброшенной. Везде пыль и грязь, в углу под потолком паук, ларь и тахта занимают почти все пространство.
Критически оглядев платье, на которое добавились еще и пятна крови, я пришла к выводу, что первый день какой-то неудачный.
Гном тем временем, ласково бурча, отвел меня вниз и посадил на лавку.
— Ты прости, сиротка, но мне идти надо. Я заверну к тебе, коли рядом буду. Не против? — Он заглядывал в глаза, и весь его вид был извиняющимся.
— Да, конечно. — Горько улыбнулась я.
Мужчина, так и не представившийся, громко бухая тяжелыми ботинками, ушел, оставив меня одну с раненой рукой.
На улице был яркий день, я все еще хотела есть и пить, рука начала болеть, а я сидела и, не шевелясь, смотрела в одну точку. Не знаю сколько сидела.
— Так, — вслух начала рассуждать я, — возможно, я сплю, а сны должны быть только хорошими. Так что, Ирина Петровна, прекрати раскисать и выпей, наконец, воды, а то до еды не доберешься.
Мысль о том, что в таком запустелом доме может не оказаться еды, я малодушно затолкала подальше.
Сосуд для воды я нашла быстро — над печью была прикрытая грязной занавеской полка, где стопками теснилась едально-питейная посуда. Вся она была из обожженной глины, что навевало определенные мысли. Особенно в купе с дикими ароматами, которые издавало мое и чужие тела. Гном, кстати, плохо не пах и я запоздало покраснела еще раз, сообразив какое амбре от меня исходит.
Вода была выпита — вполне вкусная, кстати, и я хотела было приступить к поискам еды, но решила сперва и тут разшторить окна.
Их было два, они были грязные, но свет пропускали. Тряпки, изображавшие шторы, тоже были очень плотными.
Теперь, когда комнату стало видно, и ее состояние еще больше бросалось в глаза.
Я уже некоторое время обдумывала вопрос о том, как такое могло получиться. Все мои представления о таком укладе жизни пока что шли в разрез с суровой реальностью. О моем странном положении старалась не думать, мысленно переводя все это в сон. Хотя визг тормозов и звук удара машины о мое тело то и дело всплывал в памяти, я не хотела думать, что я умерла там дома. Там оставались родители и учеба, которую я вполне искренне любила. Я не была готова со всем этим расставаться.
