Глаза мои понемногу привыкли к темноте. Я увидел, как Звонцова затянулась последней, самой вкусной затяжкой. Затеплился и тут же стал затухать догоревший табак. Нина Сергеевна по-мальчишески швырнула окурок на землю. Она подождала меня, и спустились мы вместе.
Пока наверху курили свои папиросы, в блиндаже оперативников произошли следующие события: Голубовский закончил диктовать сводку и, связавшись с островом, выяснил, что ночной немецкий обстрел был зряшным и переправы не повредил. Кроме того, позвонили из «Розы», как по коду шифровался армейский штаб. Подполковник Угрюмцев передал телефонограмму, что задержится там до утра. Майор Голубовский оставался до завтра старшим. Окончательно согревшийся Саша и ожил, и повеселел, вздыхая лишь о том, что снова придется идти на холод.
— Задержись до утра. Поспишь на столе, — предложил Голубовский.
Я замечал, когда он оставался за Угрюмцева, то любил показывать широту натуры. Побыть старшим он страсть как любил.
— А что, это мысль! — обрадовался Саша. — Я и сидя тут подремлю, а с рассветом к себе.
— Как раз к бомбежке и успеете, — заметил Лютиков.
— А-а-а, — Саша махнул рукой. Он давно записался в фаталисты и заявил, что от пули, если такая ему предназначена, все равно не укрыться.
Потекян наконец оторвался от своего отчета и теперь, разминаясь, прохаживался по блиндажу там, где это было возможно.
Я вернулся на свое место. Нина Сергеевна, сняв шинель, снова уселась к столу. Оля устроилась у обломка зеркала и переплетала косы. Несмотря на всю сложность ухода за головой в условиях жизни в землянке, с косами она не расставалась. Покончив со сводкой, Голубовский шелестел забранным у меня номером «Красной звезды». В хозяйственном углу негромко позвякивал посудой Сиволобов.
— Второй Украинский уже в Румынии. Там благодать, весна, — перелистывая страницу газеты, заметил майор.
— А у нас зима, холодрыга, — сказала Оля.
— Хотя до Крымского побережья рукой подать, — добавила Нина Сергеевна.
— Война в Крыму, все в дыму, как ни обидно, ничего не видно, — глупо сострил Лютиков.
— По существу, мы уже в тылу, — сказал Саша.
— Да, в тылу?! Ничего себе, а дает, как на передовой, — покачал головой Лютиков.
— И не поверишь, что где-то теплынь, — неожиданно отозвался Сиволобов.
Прежде я не замечал, чтобы он встревал в офицерские разговоры, но тут, видно, не выдержал.
И вновь наступила томительная тишина. Оттого что где-то уже сияло солнце и шло движение, пусть и опасное, пусть фронтовое, здесь, на берегу неприветливого мелкого залива, в едва согревающихся землянках, делалось особенно муторно, хотя сейчас об этом уже никто не говорил. И вдруг молчание нарушил Саша:
