Остальная экспозиция была вполне традиционной: некто, «ободранный заживо», спокойно, как ни в чем не бывало, полеживал в своем ящике, согнув ноги, тогда как на нем не было и сантиметра кожи; еще один демонстрировал все разнообразие своего кровообращения; в других стеклянных витринах располагались отдельные ноги, руки, фрагменты костей, суставы и нервы, различные органы — словом, все, что составляет тело с его большими и малыми тайнами; вот о чем мне и пришлось размышлять именно сегодня, нынешним вечером, нынешней ночью, тогда как утром я прочел жуткую статью Сары, получил известие о своей болезни и теперь жду результатов анализов; нет, давай-ка подумаем о чем-нибудь другом, повернемся на левый бок и попробуем уснуть; и вот человек, пробующий уснуть, поворачивается на левый бок: ну-ка, сделай над собой усилие, постарайся дышать глубоко и размеренно.
Под моим окном дребезжит трамвай — еще один, проезжающий по Порцеллангассе. Трамваи, идущие в обратную сторону, ведут себя тише, а может, их просто меньше: кто знает, не исключено, что муниципалитет стремится заманить потребителей в центр города и не очень заботится об их доставке к месту жительства. В этом дребезжании есть что-то музыкальное, напоминающее «Железную дорогу» Алькана[33], только в более медленном темпе, Шарля Валантена Алькана — забытого пианиста-виртуоза, друга Шопена, Листа, Генриха Гейне и Виктора Гюго; считалось, что он умер, придавленный своим рухнувшим книжным шкафом, когда хотел достать с полки Талмуд, но недавно я прочитал, что это ложная версия, еще одна легенда об этом легендарном композиторе, столь блестящем, что о нем позабыли на целый век с лишком; по новой версии, он погиб, придавленный не то вешалкой, не то тяжелой этажеркой, на которую клали шляпы, и Талмуд здесь совершенно ни при чем a priori. Как бы то ни было, его фортепианная пьеса «Железная дорога», бесспорно, виртуозное произведение, так и слышишь свист выходящего пара, скрежет вагонных колес первых поездов; паровоз резво бежит из-под правой руки, шатуны ходят взад-вперед под левой, что создает эффект замедления темпа; на мой взгляд, это довольно странная вещь и, главное, невероятно трудная для исполнения; «Китч! — безапелляционно объявила бы Сара. — Эта паровозная история — настоящий китч!» — и она была бы отчасти права: в так называемых звукоподражательных сочинениях есть нечто старомодное, однако это вполне могло бы стать темой для статьи «Звуки поездов: железная дорога во французской музыке», если добавить к Алькану «Пасифик-231» Артюра Онеггера
