Я оскандалилась, закричав: «Баб, там тетя Крыся пришла!», когда услышала это имя впервые.
– Стефа, ты слышишь, что дите говорит?
– Олька, надо говорить «тетя Кшися».
– Я и говорю «тетя Крыся!».
Они посмеялись и пошли пить кофе с печеньем. А мне потом бабушка прочла лекцию:
– Надо говорить «тетя Кшися». Ее зовут Кристина Яновна. Поняла?
– Кристина – значит Крыся!
– Лайдак, а не ребенок! Она полька, по-польски правильно так.
– А что такое «полька»?
– Есть такая страна – Польша, там живут поляки. Она полька, как и я.
– А папа?
– Он наполовину поляк, наполовину немец.
– А мама?
– Мама татарка.
– А я?
– А ты русская.
Все это с трудом уместилось в моей пятилетней голове. Тетю Кшисю я еще долго называла Крысей, но тут же исправлялась под бабушкиным взглядом. Некоторые слова из этих бесед я запомнила, но когда спросила у бабушки, что они значат, та поперхнулась и велела их забыть – не позорить семью и не позориться самой.
– Понимаешь, в роддоме, э-э-э… разные вещи случаются, и слова тоже разные бывают, плохие…
– «Пся крев» – тоже плохое слово?
– Олька, я же тебе сказала! Плохое, забудь и не вспоминай больше!
– Хорошо, баб.
Другие слова плохими не были, но оставались непонятными. Например, что такое «тазовое предлежание»? Что такое таз, я знала хорошо. Коричневый, эмалированный, он жил в ванной. Когда-то в нем купали меня, а сейчас замачивали белье и потом выносили развешивать на улицу. Я гордо шествовала рядом, с ожерельем из прищепок на шее, достававшим мне до колен, и чувствовала себя взрослой, необходимой, подавая прищепки отцу. «Прямо в руку, как мама», – говорил он.
Развешивать белье – это была его работа, одна из немногих, которые он выполнял по дому. Все определялось словом «руки!». Руки нужно беречь, их нельзя случайно порезать, повредить или сильно запачкать. Как-то мы втроем выбрались в зоопарк. У вольера с обезьянами отец наступил на обертку от мороженого, поскользнулся и упал, но, падая, успел сжать кулаки и сунуть их под мышки. Два ребра треснули, но руки остались целы и невредимы.
А третьей рукой для него была жена – моя мать. Такое бывает у хирургов, когда женятся на операционных сестрах, анестезистках, которых видели в деле, с кем скользили по кромке и выскальзывали обратно вместе с третьим – тем, кто лежал на операционном столе. Как было у них, я не знала. Просто видела, что они понимают друг друга с полуслова и полувздоха. Я воспринимала их как одно целое, да они им и были.
