– Ну, – продолжил Гадд, низкоросло возвышаясь над столом, из-за которого он поднялся, – сделал-таки дело на этот раз, недотепа? Я собственноручно написал тебе задание, дылда, потолкоскреб, никчемный шелкомотатель, передвигатель камешков, музолюбивый урод! Зря я не вышвырнул тебя вон вместе со всеми мечтунами, со стихотворцами и прочей шушерой. И вышвырнул бы, если бы меня не веселило, как ты вытягиваешь у себя кишки через заднее место. Орясина, безмозглая жердина! Ты настолько же туп, насколько… – он измерил Вилли взглядом и глумливо ухмыльнулся, – долговяз. Хуже напортачить с этим заданием было физически невозможно!
Гадд и начал-то с напором, а кончил таким ревом, какой, показалось Кэй, был этому малорослому существу едва под силу. Он умолк – судя по всему, чтобы облизать толстые сухие губы. Вилли поднял руку, явно желая что-то сказать.
– Ни слова не хочу слышать, – оборвал его Гадд. – Значит, вот они, детки. Скажи мне, – обратился он к Вилли гораздо тише и рыскающей, возбужденной походкой, не сводя глаз с болезненно скрюченного духа, обошел стол и остановился на краю возвышения. – Скажи мне, чудо-юдо, приходило ли тебе в голову, что ты когда-нибудь опять будешь удостоен такой привилегии – видеть, слышать, перемещать автора?
Каждое его слово было клубком презрительного рычания. Кэй, ощутив, как рука Вилли бережно легла ей на плечо, стояла теперь чуть-чуть более гордо.
– Клянусь музами, нет, – промолвил он тихо.
– Да при чем тут они? – рявкнул Гадд, вновь зримо раздраженный. – Знаешь ведь, что я не терплю, когда их поминают. – Он помолчал, и в комнате сделалось тихо, если не считать шелеста бумаг на столах, за которыми трудились духи-коротышки, похожие на троллей. Время от времени они украдкой поглядывали на Гадда. – Не думал, не гадал, не так ли? Не надеялся. А теперь отправился и выдернул ее прямо из детства, прямо из ученичества, загляденье просто. С тем же результатом мог взять и задушить ее в постели.
Тут Кэй вздрогнула наконец. Вилли теснее прижал руку к ее плечу, и в то же мгновение Элл прильнула к ее левому боку.
– А знаешь, мне хорошо, когда я вижу такого великого духа, как ты, из старой гвардии, да что там – старейшего – играющим роль в нашей маленькой революции. Это меня греет. Ты даже вышел за пределы той маленькой эпизодической роли в твоем собственном уничтожении, что я тебе назначил. Какой же ты лох, какой оболтус криворукий – просто поразительно!
Гадд усмехнулся, квадратная челюсть отъехала вниз, и показались два ряда острых желтых зубов.
