Понятно, как будут учитывать такую философию «маркетологи» идеологических служб при модификации старых или разработке новых видов спорта◦— они будут рискованнее, жестче и даже кровавее. Понятно, как будут учитывать и остальное вышесказанное◦— путем ограничения порнографии, ограничения гомосексуализма (не в смысле введения наказаний, а демонстрации общественного неприятия), ограничения «реалити шоу», сериалов и других элементов виртуализации жизни, большего возвеличивания военно-силовых атрибутов, жесткого ограничения ненатуральных компонентов в пище и пр. Интересно, что все это (кроме разве что ТВ-сериалов) точно соответствует отличию римлян (до начала упадка), причем самоосознаваемому, от предшествовавших им эллинов, о чем говорилось выше: и более кровавый спорт, и презрение к порнографии и гомосексуализму, и превозношение воинских доблестей над всеми остальными, и неприятие нетрадиционной пищи. С остальным из вышеизложенного◦— плюрализмом и отсутствием политкорректности, сексуальной свободой, презрительным отношением к психоанализу, жестокостью общества и готовностью к своим и чужим потерям◦— у нас все и так обстоит нормально. Поэтому, кстати, не надо нам бороться с некоторыми вещами, с которыми бороться хочется, например с крайними правыми и даже «демшизоидными» деятелями◦— их надо, наоборот, «охранять», поскольку их сохранение усиливает наш имидж истинно свободной страны по сравнению со все более шагающим в ногу Западом. Некоторые вещи, однако, на которые придется пойти, будут достаточно противоречивыми, например легализация наркотиков либо большей их части, или радикальное сокращение ТВ-вещания независимо от содержания, или легализация полигамного брака, или что-либо иное; ну, как говорится, искусство требует жертв. Но надо все время помнить, что обсуждающаяся здесь задача◦—
идеологическое обеспечение изоляционизма путем создания непреодолимых цивилизационных различий◦— решается не столько ограничениями, сколько созданием нового, своего, как это излагалось для спорта. Так же надо поступать и в музыке, и вообще в культуре и искусстве, и в моде и т.д.
Эти подходы, как хорошо понятно, требуют совсем другой, чем мы привыкли, специфики идеологической работы, при том, что она становится центром государственной политики. При советской власти (как и в других светских идеократиях, например в Третьем рейхе) она состояла из функций, во-первых, воспитательных и, во-вторых, охранительно-запретительных. Я неслучайно даже не упоминаю здесь пропагандистские, потому что они сводились к тупым бесконечным повторениям, без всякого интереса власти к их действенности, ибо какая речь о действенности при отсутствии конкуренции идей (как выяснилось, кажущемся отсутствии)? При изоляционизме же идеологическая работа должна стать набором политтехнологий, инструментально делающих упор не на цензуру, а на пиар. Это хорошо, потому что по политтехнологиям мы обошли всех, и занимаются ими ныне не самые тупые, как при СССР идеологией, а самые сильные люди, и таким образом мы сделаем ставку на нашу сильную сторону. И будет это весьма сложно, потому что будет требовать не только популяризации и победы тех или иных духовных продуктов◦— политических идей, видов спорта, музыкальных направлений и т.д., но и их создания. Вот в советское время боролись с западной музыкой, причем, как стало понятно позднее, наблюдая за ее эволюциями, в том числе в сторону сатанизма и пр., и за тем, каким авангардом западной идеологии она стала, не совсем зря. Но боролись глупо, кося под одну гребенку и то, с чем можно было и побороться, и отечественный рок, и вообще все, выходящее за рамки наших тогдашних ВИА. А главное◦— совершенно безрезультатно, точнее, с обратным результатом, на пустом месте создавая поклонников Запада. А вот в изоляционистском будущем идеологические политтехнологи подойдут к этому вопросу совершенно с другими установками: создать и популяризовать новые музыкальные направления, по сравнению с которыми про современную западную музыку можно будет сказать: старье и дешевка! И эту позицию, в свою очередь, надо будет популяризовать среди широких масс молодежи. Да, это будет вызов для наших политтехнологов! И это еще не самое трудное. Для создания серьезных цивилизационных различий придется еще придумывать и популяризовать новые социальные структуры и институты (скорее всего, не совсем новые, а◦— для большей приживаемости◦— имеющие глубокие национальные корни, но это еще сложнее). Придется вводить общественную моду на те или иные вещи, причем противоположные общемировым тенденциям (например, на многодетность, распространить которую только социально-экономическими методами невозможно). Делающие это люди будут уже даже не политтехнологами, а социальными инженерами и будут, видимо, составлять элиту из элит. Но потенциал для этого в современной России ясно виден.
