Вадим прошел по коридору дальше, открыл еще одну дверь. Мы вошли. На полу лежали два полосатых матраса с разводами. В одну стену, с ободранными в нескольких местах обоями, были вбиты три длинных гвоздя. К другой стене были прилеплены плакат The Cure и календарь на 1994-й год с фотографией футболистов «Спартака». Окно было наполовину завешено прибитым гвоздями куском черной ткани.
– Что касается бытовых условий, то туалет и ванная – в конце коридора, – сказал Вадим. – Все функционирует. Единственное, газ перекрыт, поэтому пользуемся электроплиткой.
Вадим сделал несколько шагов по комнате.
– Что еще? Никаких особых правил нет. На этом у нас здесь все и основано. Никто никому ничего не навязывает. Каждый живет, как хочет, не мешая другим. Единственное, все участвуют в уборке общих помещений. По очереди. Ну, и, если еще возникают какие-нибудь общие дела. В остальном – полная свобода. Вроде, все рассказал. Не буду больше мешать. Обживайтесь!
Вадим вышел.
Влад подошел к окну, отодвинул черную тряпку, выглянул на улицу.
Я села на матрас, прислонилась к стене, закрыла глаза.
25
Влад
Я стоял у метро, совал прохожим листовки инвестфонда. На листовках была фотография «Жигулей» и надпись большими буквами: «ИНВЕСТИРУЙТЕ, И УЖЕ ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА ВЫ ПОЛУЧИТЕ АВТОМОБИЛЬ! ТОРОПИТЕСЬ, НАШИ АКЦИИ ПРОДАЮТСЯ ОЧЕНЬ ХОРОШО!»
Некоторые сразу комкали листовки и бросали в урну или на асфальт. Но многие внимательно читали эту хрень.
Я рассовал оставшиеся листовки по карманам. Купил в киоске с шаурмой два кофе.
Оля стояла с листовками у другого выхода из метро.
Мы зашли во двор дома. Сели на лавке на пустой детской площадке. Закурили.
Над двухэтажными домами висело пасмурное небо. В мусорных баках копались бомжи. Вытаскивали бутылки и жестяные банки, сортировали.
– Ты собираешься что-нибудь делать? – спросила Оля.
– Насчет чего?
– Насчет музыки. Репетировать, собирать состав. Мы уже здесь три недели, а ты ничего не делаешь.
– Я пока физически не могу ничего делать.
– Что значит, физически не можешь? Что это за бред? – Оля затянулась, выпустила дым. Взяла белый пластиковый стакан с кофе, сделала глоток. – У тебя рука не поднимается, взять гитару?
– Не то чтобы не поднимается. Но я не могу что-то делать, потому что мне кто-то скажет, что «надо». Даже ты. Я сейчас не могу репетировать, не могу писать новые песни. Может, мне нужно время, чтобы привыкнуть к этой жизни. Может, я вообще не смогу ничего здесь писать.
