И, не кончив фразы и не прощаясь, пошел, сутулясь, к весам, где кто-то отчаянно бранился. Подумай, запомнил, как меня по имени-отчеству!
Когда я подошла к бондарной, Митька надсадно кричал:
— Бутылка мне сегодня нужна! А то ни в жисть бы тебе, подлипале, не сделал!
— Не обмани, Митя, сделай к вечеру, — молил Кузьмич.
— Сказал! — грозно оборвал его бондарь. — И сгинь с глаз, смотреть тошно! — Ушел за пирамиду белых пузатых бочек насаживать обручи — оттуда вскоре донеслись частые, резкие удары по железу.
Кузьмич присел на верстак, вздохнул.
— Две спицы сменить надо, без этого не доехать. Другому небось оглоблю за так сделает. А с меня за каждый чих — бутылку. «Подлипала»! — Он скорбно задумался.
— Ну что, Кузьмич, уеду я?
— Кабы меня кто увез!
— Кто вам мешает уехать?
Мне не следовало спрашивать. Его как стегнуло.
— Кто?! Черт! Дьявол! Жмет! Держит! За горло взял!
Уж и не помню, что он еще кричал, я так перепугалась. Он закашлялся. Лицо его сделалось темно-вишневым от удушья. Огляделась по сторонам за помощью. Хотела Семена Корнеевича позвать, он там под навесом вытягивал шею — смотрел в нашу сторону. Кузьмич тоже его увидел, вцепился в меня.
— Его не зови! Его не надо. Не помру, не боись! Поедешь. Раз он хочет, поедешь. А он хочет, вижу. Ему хороших людей не надобно. Ему вот я, да Митька, да еще кое-кто. А ты ему на что? Ему помыкать надо!
Он замолчал, раздышался. И вдруг, потянув меня за рукав, лукаво так сказал:
— А вить все одно повозочка в тайге рассыплется. В тайге застрять — страсть! Медведь подойдет — что ему скажешь? А змеюка? А гнуса кормить пробовала? То-то! Оставайся.
И снова я полночи не спала. Сколько ни убеждала, ни уговаривала себя уехать, уехать, внутри что-то твердит одно: стыдно! Почему стыдно, не знаю. Каждый на моем месте уехал бы. Ты-то — уж конечно! Ну, мало ли кто тут что обо мне думать станет, не все ли мне равно! Уеду — забуду, и меня забудут. А стыд во мне горит, печет. И чувствую, не могу через стыд этот переступить, не могу!.. Лежу и реву в подушку.
Доконала меня утром хозяйка. Разбудила Катька, втащив сверток.
— Мамка в магазине убирается. Тебе вон на дорогу пирогов испекла. С грибами. Вкуснота!..
И я побежала в контору. Как в воду головой. Боялась остановиться, оглядеться. Влетела к директору. Он сидел задумавшись, подперев голову рукой. Увидев меня, выдвинул ящик стола.
— Остаюсь! — говорю я, сама чуть не плачу. — Остаюсь!
— Ну, — сказал он, — передумала! — и заулыбался. Во весь рот. От уха до уха. Как маленький…
