Я также не мог избавиться от подозрения, что отставание как-то было связано с тем, что отстающие группы испытывали в школе, в большей степени, чем я или другие это осознавали. Что-то заставляло их силы покидать их, даже самых крепких. Что-то в обстановке учебного заведения было частью проблемы.
Несколько лет спустя меня пригласили прочитать лекцию по моему исследованию в небольшом авторитетном гуманитарном колледже на северо-востоке. Школа также воспользовалась случаем, чтобы проконсультироваться со мной об успехах их учащихся из числа меньшинств, что в начале 1990-х годов означало чернокожих студентов. Оказалось, этим мне придется заниматься на годы вперед. Неизменно, я много узнавал в этих поездках. Они всегда поучали, снабжая меня информацией о проблемах, над которыми я работал и которые я раньше не понимал.
Эта ранняя поездка была особенно интересной. Я говорил с группами «черных» студентов, преподавателями и администрацией в быстрой последовательности и увидел грандиозное отображение различных точек зрения.
Преподаватели и администрация были обеспокоены проблемами чернокожих студентов: более низкой успеваемостью, большей вероятностю отсева, серьезной склонностью занижать свои профессиональные амбиции в ходе обучения, тенденцией избегать количественно основанных сфер, маленькой социальной интеграцией в жизнь кампуса, значительно сегрегированными дружескими связями и так далее. Их список был почти идентичен списку, составленному Мичиганским Комитетом по набору и удержанию.
Мы разговаривали в небольшом конференц-зале, обшитом светлым кленом. Одна стена сплошь состояла из окон от пола до потолка, через которые проникало первое весеннее косое солнце и виднелись проплешины снега в лесу. Атмосфера была дружественная, даже теплая, но и серьезная одновременно, способствующая доверительной беседе среди взрослых. Здесь сидели занятые люди. Проблемы чернокожих студентов в привилегированном университете не были их единственной головной болью. Однако они хотели, чтобы их школа хорошо работала и хорошо работала для всех.
Они использовали главным образом теории «наблюдателя» для того, чтобы понять эти проблемы. Они принимали правильных студентов? Они должны еще более тщательно взвесить академические навыки при поступлении? Семейное происхождение играло критическую роль? Они не слышали о феномене неуспеваемости. Они не были уверены в том, что проблемы их студентов не были полностью академическими. Я также чувствовал присутствие в помещении во время собраний преподавателей и администрации, как будто пламя горело в углу. Пламя было вероятностью того, что случайно они могут сделать что-то или потворствовать чему-то, что можно будет рассматривать как расизм. Это было обжигающее пламя. Они не хотели приближаться к нему. Они хотели, чтобы я говорил. У меня есть какие-нибудь идеи?
