Его слова вызвали откровенный смех в зале.
– Хватит, – сказала судья Корриво. – Подойдите ко мне.
Прокурор подошел.
– Я не допущу, чтобы на моем процессе так неуважительно относились к его участникам. Вам ясно? Это позор – для вас, для прокурорского корпуса и для суда. Вы должны извиниться перед старшим суперинтендантом.
– Прошу прощения, – сказал прокурор, затем повернулся к Гамашу. – Приношу свои извинения. Я позволил удивлению взять верх надо мной.
Судья раздраженно вздохнула, но замечания делать не стала.
– Merci. Принимаю ваши извинения, – сказал Гамаш.
Но он продолжал смотреть на прокурора так пристально, что тот сделал шаг назад. Присяжные и публика не могли не заметить ни этого взгляда, ни этой реакции.
Бовуар на галерее одобрительно кивнул.
– Итак, на следующее утро вы снова с ним заговорили? – продолжил допрос Залмановиц. – Что вы ему сказали?
– Я снова попросил его поберечь себя.
– Но явно не от вас, – заметил прокурор.
– От человека, из-за которого он делает все это.
– Значит, вы больше не считали происходящее шуткой?
– Будь это шуткой, я думаю, он бы не вернулся. Своим первым появлением он уже достаточно напугал деревню. Будь это шуткой, пусть даже недоброй, одного раза хватило бы. Нет, тут все было глубже. В его действиях просматривалась настойчивость. Целеустремленность.
– Вы считаете, что у него в мыслях было какое-то зло? – спросил прокурор.
Этот вопрос был потруднее, и старший суперинтендант задумался. Потом покачал головой:
– На самом деле я не знал его намерений. Да, казалось, что какой-то злой умысел есть. Он специально надел пугающий костюм. Но было ли у него на уме какое-то насильственное действие? Если да, то зачем выставлять его напоказ? Зачем облачаться в одежды Смерти? Почему просто не совершить задуманное под покровом ночи? Причинить какой-то ущерб, даже убить? Зачем стоять на всеобщем обозрении?
Гамаш уставился перед собой, погрузившись в размышления.
Прокурор, похоже, растерялся. Он еще не сталкивался с тем, чтобы кто-то на свидетельском месте предавался размышлениям. Свидетели давали четкие ответы, говоря отрепетированную правду или запланированную ложь.
Но чтобы думать – такое случалось редко.
– Конечно, нанесение ущерба – понятие растяжимое, верно? – сказал Гамаш не столько прокурору, сколько самому себе.
– Но каковы бы ни были первоначальные намерения, дело закончилось убийством, – констатировал месье Залмановиц.
Гамаш снова сосредоточил свое внимание, но не на прокуроре. Он посмотрел на скамью подсудимых, на человека, обвиняемого в убийстве.
