— Ещё я могу изобразить кого угодно. Хочешь, покажу Арнольда Шварценеггера?
И, не дожидаясь ответа, заговорил сиплым голосом переводчика закадрового текста из культового блокбастера «Терминатор»:
— Айлл би бэк!
— Здорово у тебя получается! — восхитилась я.
Помолчав минуту, Банкин глубокомысленно промолвил:
— Если хочешь быть в мейнстриме, надо уметь делать то, что люди хавают.
Стараясь скрыть удивление познаниями собеседника в маркетинге шоу-бизнеса, я осуждающе заметила:
— А тебе не кажется, что нехорошо обманывать чужие ожидания? Эд Георгиевич хочет из тебя адвоката сделать.
— Не, адвокатом быть не хочу, — затряс вихрастой головой Пол. — Я не большой охотник общаться с преступниками. У нас в деревне вообще преступников не было.
— А из какой ты деревни? — заинтересовалась я.
— Из Новой жизни под Волгоградом. Дыра дырой! — небрежно махнул рукой собеседник. — Пять домов, сельмаг, а до железнодорожной станции двадцать километров лесом. У нас там одни старики живут. Я тоже с бабой Олей жил, пока она не померла.
— А мать твоя где? — всё больше проникалась я горемычной судьбой паренька.
— Да кто ж её знает? Привезла меня, маленького, к бабке в деревню, чтобы я жизнь молодую ей не портил сразу, будьте-нате, обратно в город укатила.
— А звали её как?
— Ветка непутёвая, — явно за кем-то повторяя, ответил Пол. — Полностью имя я не знаю, баба Оля только так о ней и говорила.
— Ну ладно, бабушка называла Веткой. А в метрике у тебя что записано? — задала я наводящий вопрос, ведь Ветка могла быть и Светкой, и Лизаветкой, и Виолеткой. Да мало ли кем ещё!
— Так баба Оля меня на себя записала, чтобы, значит, я матери жизнь не ломал. Отец-то неизвестен! Так что, кроме бабы Оли, у меня за всю жизнь и не было никого. Похоронил я бабушку, запер дом и поехал в Москву. Ведь бабушка всегда говорила, что я стану артистом.
— А дом почему же не продал? Лучше ехать в Москву с деньгами.
— Да кто ж купит эту старую развалюху? — удивился Банкин. — И климат у нас неважнецкий. Сухо и жарко, как в пустыне Сахаре. Баба Оля уж на что двужильная была, и то всё время жаловалась на жару. Только Матвеич, сосед наш, жары не замечал. Он отставной военный, всю жизнь прослужил на Севере, вот и чувствовал себя хорошо. Даже мёрз иногда.
Представив нелёгкую Пашину жизнь во всей её суровой неприглядности, я поймала себя на мысли, что в самом деле жалею парня. С одной стороны, мне было понятно, что на этом и строится его расчёт, но, с другой стороны, уже ничего не могла с собой поделать.
