Господин Галкин сходил с ума.
В 2 часа он впустил Ромео. Ласкал, целовал (относительно сердца господина Галкина смотри гл. 4), говорят, что заплакал.
Как бы там ни было, ночь обнимала двоих: его и собаку. Большие глаза, до боли ясные, впивались настойчиво, едко.
Господин Галкин терял хладнокровие выводов. Билась, как эпилептик, простая, четкая мысль: «Во-первых, во-вторых, в-третьих… господин Галкин не вышел тогда на улицы».
Это было уж слишком!
Углы не спасали, стены не уходили, окна зияли, как хохот. Было до очевидности ясно и просто:
«Если б господин Галкин… и тому подобное. Однако…»
Господина Галкин успокаивался.
Нарочно тихо, медленно крался к стулу, садился, разделяя слова:
«Посудите… Ну, сами… ведь так…»
И снова всплывали широкие улицы, кричали гиблые рты, звали — не вышел.
Когда рассвело за окнами белое утро, липким лбом к стеклам холодным и тусклым:
— До очевидности… пуст.
Эту фразу слыхала из кухни гражданка Марфа: больно уж громко сказал. Спустила толстые ноги с постели, почесываясь; глотнула и «гм», легла, одеяло откинула.
В 4 господин Галкин вышел.
Он был спокоен. Решение его было неумолимо.
Кинуть мир, так сказать, раствориться в эфирном пространстве.
Господин Галкин размышлял.
Думы господина Галкина были величественны и прекрасны, как вся его прекрасная жизнь.
Вот они:
Завтра найдут его холодный труп, пальцы его будут касаться воды, а волосы омывать волны. Что ж делать! Иной раз (не правда ли?) приходится умереть для себя, стать, говоря просто, эгоцентристом, забыть людей.
Ведь там, в сафьяновом портфеле, а в уме, в уме-то — сколько чудных звуков, поэм и прочих разных стишков!
Господин Галкин вышел за город.
Место было само; привлекательное. Близ речки, на сгорке, где тихонько таял хрупкий ледок. Вдобавок в небесах задумчиво глядела бледная луна.
Господин Галкин снял пальто, неподражаемым жестом поправил волосы, и вот она, вот она, страшная минута.
Уже холодное дуло браунинга было во рту господина Галкина, уже тяжелые капли пота медленно ползли по щекам страдальца.
Вдруг глаза господина Галкина увидели «нечто». Это «нечто» стояло у речки, тянуло большие руки, колыхалось из стороны в сторону.
Господин Галкин крикнул «ай!», бросился с сгорка к дороге, на камни.
Господин Галкин дрожал всем телом, ноги господина Галкина делали необыкновенные прыжки, уши рвал ветер.
На улице «Власть Советов» против клуба «Пролетарий труда» господин Галкин упал без чувств.
Утром завкооперативом Ерошкин, тогда секретарь военкома, нашел господина Галкина в придорожной канаве.
