— Получай бумагу, братец… Да береги ее, потому документ…
Агап никогда не сбивался, всегда помнил, что кому написал:
— Это ты бумагу на Мышкин Лог просишь?.. Э, прозевал братец ты мой, Акиму документ на него выдал… Не обессудь, — дважды не могу…
Агап истребовал к себе через районного председателя Кастория Барана и вручил ему бумагу…
— Изволь, братишка, да гляди не теряй… Яков Семенович сам велел написать… Береги ее, потому Алексей Страшный — мужик хитрый…
Касторий Баран вышел из волревкома, бережно сложил документ, снял с головы свою шапку-мономашку и засунул его под подкладку…
— Так-то вернее… Слава те, господи…
И торопливо пошел к Топоркам.
9.
Летом и по осени ходили слухи по деревням. Кто знает? Может быть, и впрямь верны те слухи. Где тут разобраться в такие годы?
Кто говорил — Ленин на восемь лет собственность мужику дал, а кто говорит — совсем собственность вернулась — и именьица и хуторки, богатые вправе требовать обратно земельку. Ох-хо-хо… Грехи наши тяжкие. Бестолочь пошла… Концов не доберешься… Мендель с Погоста, рыбник богатый, мужикам рассказывал, что на Москве народилась новая политика. А какая, — сам шут ее не разберет…
Зима, владимирская вышивальщица, в парчу серебряную, в бахрому все разодела. Песенки под полозьями выпевает, да такие тонкие, голосистые. По деревне из труб, дым синий, словно кадилом, по небу пишет.
Изба у Кастория Барана встряхнулась. И впрямь весь век подпирать село надоест. Выбралась из земли, освободила руки, стоит прямо и смеется большими окошками с карнизами резными…
Лесу казенного не своруешь, — своему двору не хозяин…
Годы были самые подходящие: мужики не дремали. Изб понастроили новых все. Касторий Баран тоже не ленился: вызволил свою хату, бока из них новые вставил, подрубы подрубил. Разделал избу, как полагается.
Марина — все полногрудая, полнолицая, не спадает с лица и живет с мужем в ладу… А дед Амос дотянул и много еще годков думает дотянуть. Ребята, как бобинки, по избе шныряют. Старшему десять годков, меньшему — четыре… Подмога растет, а пока… Ах, ты горе…
— Маришка, а Маришка, пошарь, может, под икону запропастилась бумага-то…
Умный мужик Агап-то был, хорошую бумагу выдал…
Марина, как колесами в телеге, бедрами шевелит по хате. Поднимет руку и на полочке пошарит, и в печурке, где серянки всегда хоронит, — может, тут найдется.
И в божницу лазила, и под божницу, и в шкафчик, и под постель, и в сундук большой…
— Ну, нет, что ты сделаешь?.. Нет бумаги… Горе какое, что ты скажешь? Дед, наверное, скурил…
