Древлянин с городища… С киевского, с древлянского, с забытого-забытого бревенчатого городища… Вот что…
Изба лапами-подпорками облапила деда и щурится со стариком в небо.
А в небе Ярила огненный в колесницах золотых раскатывает. Раскатывает, будоражит, кружит головы, зажигает кровь…
Яр-хмель бродит в жилах…
Бродит, бунтует кровь, туманит молодые головы…
Блуждает весна солнцем… Целует весна солнцем…
А дед кряхтит на завалинке:
— Ох-хо-хо… Веснянка идет… Веснянка…
И гладит дед широкой ладошкой лысую, как слоновая кость, голову.
— Ох-хо-хо… Веснянка идет…
Маринка высокая, грудастая, сильная баба — жена Кастория говорила мужу:
— Гляди, Касторка, весна идет… Кабы не прозевать. Мужики за шест взялись. Сходи к Комару. Попроси десятинцу покосцу в «Кувшинках». Сходи, мой добрый…
Касторий жил с бабой ладно. Оба, как пчелы, над землицей гудели, сосали с нее жизнь. Ребят здоровых четверню народили, хлебом ядреным от них пахнет. Работники скоро будут… А земли мало… Нахлобучил Касторий шапку — мужицкую мономашку и надумал к Комару сходить.
Дед на печи, как мальчишка задрал ноги, уперся ими в потолок и напутствие Касторию на дорогу кинул:
— Ты смотри, Касторий, перво-наперво выпроси в «Кувшинках» десятинцу с того самого, где кочки драл, потому без покоса зарез. Сдохнешь.
4.
Касторий шел дорогами, а дороги ручьями вспененными, неугомонными распевали…
Над прогалами почерневшими трепыхал-замирал жаворонок…
Солнце за ниточку золотую его подбрасывало, поддергивало.
На душе у Кастория смеялась радость.
Земля в прогалах, как конь вспененный, потела — дымилась испариной и ждала беременности.
По полям ходили мужики с шестами: землю делили.
А именьица в логах, хутора богатые совсем надели черный креп траурный и грачи на березах, как соборные певчие на поминках, горлопанили…
Горбули — большое село на горе. Под горой озеро. Налево взмахни — верст на пятнадцать оно ушло. Направо — взметни, — двадцать наберешь. На макушке горы церковь куполами зеленит, а на колокольне вороны с галками, как монашки, подворье открыли…
Улица по горбу горы протянулась веселая, нарядная. А поперек ней — дом, дом большой, высокий с белыми колоннами. За домом сад большой. Дом — помещичий. Сельцо Горбули было когда-то помещичье. Да помещики все пораспродавали, оставили себе одно именьице десятин в триста… А по Рождестве Яшка Вавилов выжил последнего помещика из старого дворянского гнезда и вселил в белый помещичий дом волостной ревком…
