— Чему выйти? Парень он у тебя, ровно бы, хороший, не грубиян, не драчун. Кажись, не должно бы…
— Политикантом, милая, оказался… Я, говорит, сочустующий есерам, — скоро и совсем к ним припишусь. Спорить с отцом начнут, — хоть всех святых вон выноси!.. Вчерась из села Капитошка Королев с Панькой Кокушкиным пришли, тоже коммунисты, распоразишные… Тут уж я сама из избы убегла… Прямо сил моих не хватает ихние слова слушать… А Фешка с Ромкой злятся. Им за отца девки проходу не давали, а тут еще брат с чеботухой заявился. «Вся, говорят, семья ваша непутевая!..»
— Видно, Орина, и впрямь не жди хорошего.
— Нет, нет, уж чует мое сердце! Что-нибудь да будет… И на деревне — то косятся на нас… Оба свой нос везде стали совать. Начну говорить своему-то старику, а он — «Я по справедливости поступаю, как наша программа велит»!.. Вот и поговори с ними. Прямо сладу нет, оба так на стену и лезут…
Вещун материно сердце!
В пятницу на пасхе стала Орина керосин в лампу наливать, пролила на пол да в темноте и не заметила. Пол щелястый был. Закурил Ромка цыгарку, бросил спичку в лужу, а керосин и вспыхни. Проскочил огонь под пол и давай там клубить.
Как на грех, мужиков дома не оказалось. Отец к коммунистам в селе ушел, Иван с бабой в лесочке, а Фешка с девками гулял.
Ромка по избе заметался, Орина же с испугу выскочила на улицу и заорала благим матом:
— Батюшки, пожар! Гори-им!..
Мужики под окнами гуторили. Ввалились всей кучей в избу и давай тушить. Кто половицы выворачивает, кто перегородку ломает, у Ивана чемодан раздавили. И тушить-то нечего, а набедокурили — в неделю не поправить. Потушили да в темноте за Ромку принялись. Тыкают ему кулаками в бока, сами приговаривают:
— Это тебе за отца!.. Это за Ваньку!
Взвыл Ромка:
— Братцы, я-то тут при чем?
Не скоро отпустили.
Вечером все приходили в разное время. Посердились немножко, тем дело пока и кончилось. А на утро и пошла завороха.
Начал Иван. Ромку изругал на все корки. У Ромки еще со вчерашнего бока гудели, однако промолчал парень, только надулся. Досталось и Фешке. Мать — в защиту… Очень уж Ивану чемодан жалко было да чеботуха еще подзуживала. Не сдержал сын языка, напал на мать да сгоряча и обозвал ее дурой.
Орина так и ахнула:
— Это за какой-то чимадант ты мать дурой ругаешь? Спасибо, сынок мой богоданный!..
Иван, может, и спохватился бы, да Ромка словно с цепи сорвался. Подлетел к брату:
— Это ты мамку-то? Сам со шлюхами возжаешься, а мать дурой обзываешь?
