Вошел неожиданно. Ариша была у Нины Евгеньевны. Он, видно, с кем-то дошел до дверей. Потому что, широко раскрыв их, с обрывком слов вхохотался в квартиру. И сразу смех оборвал. Чуть не брякнул о пол чемодан, увидев Аришу.
— Степа, родинка…
Нина Евгеньевна вскрикнула. Рванулась, чтобы заслонить.
Ариша опередила. Спружинясь, пинком отшвырнув в нее кресло, она метнулась к Степану.
Но в секунду позиции переменились.
Степан, сначала остолбенев, вдруг съежился и умырнул в дверь боковую. И чемодана не взял.
Не смог, должно, разобраться. Не ждал.
За ним торжественно, флагом подняв прическу, двинулась Нина Евгеньевна.
Ариша спа́ла. Медленно, точно ноги налились свинцом, вышла из комнаты.
Через минуту Степан, «разобравшись», метал молнии Нине Евгеньевне:
— Убила девку, негодная.
— Ты сам, ты сам же ушел. И чемодан позабыл у дверей.
Ночь, такую же гиблую, как в октябре, несмотря на начало апреля — Ариша всю пробродила. Шла бульварами вниз. Долго стояла у Достоевского, книги которого зачитала до точек. Потом у храма Спасителя.
Как вернулась в коммуну, что с ней было этою ночью, — ничего Ариша не помнила.
И не помнила многих дней и ночей.
В тифозной горячке она провалялась недели. Когда очнулась — долго искала себя. Свои руки и плечи.
И увидала Степана.
Ловил дыхание:
— Помнишь, как в лазарете. Теперь квитаюсь с тобой.
— Не отходил.
— Искал, Ариша, тебя. Душу вымотал. Я бы с ней не сошелся. Пусть хорошая, да холодна.
Твердели ноги с трудом. Словно вода в них. Но поправлялась.
Степану всё рассказала. И про Шкорина. И про ребенка.
— Видишь, какая я грязная. Ты, Степан, виноват. Жила бы тихо в деревне.
— Глупая…
— Только, Стёпа, теперь я боюсь. Несчастным сделаться можешь…
— Я слыхал, что тиф убивает. И вообще пустяки. Ломаться будешь — нарочно достану.
От детей не ушла. Степан захаживал часто. Уговаривал переселиться к нему.
— Детей, Степан, я не брошу. Люблю их больше тебя…
— Значит, дело мое — ерунда. По пословице: кончил дело — гуляй с женотделом. А жить по прежнему думал.
— Детей не брошу, Степан.
Приходил. С детями свыкся. Гостинцы таскал. И подолгу глядел на Аришу.
