Спачковавшиеся у одесского Центробанка налётчики не стали тыкать в нос охранявшим его красногвардейцам мандаты, которые при новой власти плодились ещё быстрее вшей. Они сделали всё гораздо интереснее.
Солдаты революции быстро привыкли до того, что жизнь у городе превратилась в сплошной праздник ударного труда гробокопателей. И горожане, если сами не идут вперёд ногами, чаще всего гуляют среди улиц в похоронных процессиях. Красногвардейцы не сильно удивились, когда вдоль банка пёрла толпа с шикарным гробом под духовой оркестр. И одна дамочка объяснила командиру охраны за четыре золотых десятки, что умершего директора банка собираются отпевать по месту его основной работы.
Гроб затащили у помещение и священнослужитель, небрежно взмахнув револьвером, скомандовал начать траурную церемонию. Из гроба живо выскочил покойный директор банка Шпицбауэр, перемотанный пулеметными лентами с понтом революционный матрос, хотя и в бабочке на горле. В руках покойника был уверенно зажат пулемет «гочкис», который тут же начал выдавать красногвардейцам кадухис на живот[103] и прочие свинцовые неприятности. А безутешная вдова под густой вуалью стала наглядно доказывать, что она умеет не только ломать на себе руки во время скорбного шествия на воздухе, но и фирменные сейфы «Штраубе» под крышей. Банковские служащие не вмешивались в разногласия между красногвардейцами и людьми в трауре. Они уже привыкли, что в банке вытворяют все, кому не лень, спокойно легли на пол и стали ждать, когда кто-то скомандует; уже можно подыматься и назад работать.
Обратным ходом покойный директор банка ехал в обнимку со своим пулеметом у пролетке, потому что его место в гробу занимали совсем другие украшения. И хотя Советская власть догнала, кто устроил такие шикарные похороны, она справедливо рассудила — соваться на Молдаванку будет ещё дороже, чем дополнительно перетрусить Одессу. Потому что победить солдат Винницкого — это вам не разогнать гайдамаков Центральной Рады. Одно дело, когда человек берется за оружие по призыву, совсем другое, если он с детства знает, что другой судьбы вряд ли может быть, а потому гораздо лучше обращается с финкой и кастетом, чем ножом с вилкой, и при этом стреляет на звук, с понтом до нагана привязан снайперский прицел. А таких людей у Винницкого — всего десять тысяч, поэтому легче сделать вид, что этого явления с гробом при пулеметчике в природе не существовало.
Тем более, что соваться на Молдаванку не советовал знаток местных дел комиссар Тищенко. О подвигах этого доблестного солдата революции шли непечатные рассказы. Оказывается, раньше Тищенко был подпольщиком и по заданию партии носил на себе личину полицейского. Именно такая конспирация помогла ему у своё время спасти коминтерновца Брауна, который доставлял нелегальную «Искру» у Одессу по заданию самого Ленина. Тищенко с важным видом перемерял в центре города излишки жилплощади и старательно подтверждал слухи за своё героическое прошлое. И если такой человек не советовал идти в поход на Молдаванку, это о чём-то таки-да могло сказать. Тем более, что Тищенко давил понт со страшной силой, будто лично командовал «Авроре» палить иди знай куда. При том держался сурово и немногословно, а вовсе не пел свои мемуары за Мясоедовскую улицу: «А мене по морде били, морду в жопу превратили. У мене наган забрали, в кобуру мене насрали». Так что Молдаванка могла спокойно спать после налётов.
