Повторюсь, основная причина – страх. Страх толкает подростков на умолчание и ложь. Страх осуждения, страх потерять любовь родителей, страх разочаровать их, страх оказаться без крыши над головой, страх попасть в психиатрическую больницу…
Саша, 16 лет:
– Отец после каждого репортажа против ЛГБТ говорит: «Вот и правильно, сжигать таких надо». Я хочу им признаться, но не могу, страх быть отвергнутой ломает меня всю жизнь.
Без подписи, 15 лет:
– Мне тяжело. Изо дня в день… Я не могу поделиться с родными самым главным. А отсюда вытекает очень-очень многое. Меня просто не поймут, осудят, посчитают извращенкой и, скорее всего, станут «лечить». Я очень часто хочу поделиться с матерью тем, что у меня внутри. Но я не могу. Мне не за кого держаться.
А., 17 лет:
– Мать с детства мне твердила, что худшее, что может пережить мать, – сына-алкоголика, сына-наркомана и сына-педика. Жаль, что она больше не может иметь детей. Я ее неожиданная и приятная беременность, а также почти невозможная, она бесплодна с 20 лет. Поэтому я не мог в открытую сказать, что ее ребенок – ужасная ошибка.
Эмери, 14 лет:
– Мама с ранних лет говорила мне, что гомолюди – отвратительны. Что геи – грешники, их нужно сжигать, лесбиянки – отродья, их следует расстреливать. В детстве меня даже водили в церковь, потому что я не слушалась родителей. Мой отец моряк и редко бывает дома, так что большую часть времени я провожу с мамой. Я бы хотела, чтобы она меня понимала, но это невозможно. Она не хочет думать, что такие люди рождаются даже у верующих и натуралов. Если скажу ей что-то вроде: «Прими меня или забудь», она после моей смерти не будет плакать, а с отвращением скажет: «Она была лесбиянкой». И знаете что? Это страшно.
Без подписи, 17 лет:
– Мать обещала пристрелить меня, если со мной будет «что-то не так».
Аня, 16 лет:
– Я очень близка с мамой, и то, что я не могу поделиться с ней радостью, что я нашла свою любовь, убивает. Она думает, что девочка, с которой я так тесно общаюсь и дружу, – моя подруга. А ведь моя любимая и моя мама – все, кто мне нужен для счастья.
Александра, 16 лет:
– Мои родители – гомофобы до мозга костей, я никогда не признаюсь, да, я слабая. Меня ждут ежедневные походы в церковь и к докторам, если не изгнание бесов.
Катя, 17 лет:
– Полчаса назад мы с мамой увидели репортаж об избитом гее, и у нас случился разговор о гомофобии. Знаете, мне было так страшно и больно осознавать, что моя родная мать – против меня и людей, подобных мне. Она не стеснялась говорить: «Таких быть не должно». Она считает, что геи и лесбиянки – потенциальные носители болезней и каждый из них мечтает соблазнить ребенка. Она считает, что мы нездоровы, на мои слова о ВОЗ ей плевать. По ее мнению, следует запретить фильмы, книги и журналы с любым намеком на подобное. На мой вопрос, что делать с биографией Оскара Уайльда, заявила: «В семье не без урода». Мне было так страшно. Так больно. Жаль, что у меня не хватило смелости спросить: «Что бы ты сделала, если бы твой ребенок оказался таким?»
