— Это была просто детская болтовня.
— Ах, вот оно что! — вырвалось у Джайлса.
— Я хочу сказать, что мы были тогда детьми, — деликатно поправилась Грейс. Прямота его слов показывала, что он мало переменился.
— Прошу прощения, — меня послал встретить вас мистер Мелбери.
— Я поняла. И я рада этому.
От этих слов он, казалось, успокоился.
— Мы тогда возвращались с пикника, — продолжал он, и все набились в крытый фургон вашего отца, как овцы на аукционе, а мы с вами сидели сзади. Темнело, и я кое-что сказал вам, — точных слов я не помню, — но вы мне позволили обнять вас за талию, но тут ваш отец — он сидел на передке — вдруг перестал толковать с фермером Болленом и начал раскуривать трубку. Я отдернул руку, но огонь вспыхнул ярко, и кое-кто нас увидел, и все стали смеяться. А ваш отец, вместо того чтобы рассердиться, подобрел и даже как будто обрадовался. Вы уже позабыли об этом?
Нет, теперь, когда он упомянул, при каких обстоятельствах это произошло, она, признаться, все вспомнила.
— Но боже, я была тогда совсем маленькая!
— Что вы, мисс Мелбери, разве так можно! Маленькая! Вы сами знаете, что это не так.
Грейс тотчас объявила, что ей не хочется спорить с дорогим старым другом; и эти слова слетели с ее губ с уклончивостью, в которой всегда есть что-то утешительное. Те времена кажутся ей такими далекими, продолжала она, что если тогда она была подростком, то теперь, должно быть, совсем старуха.
— Вы когда-нибудь пытались взглянуть на жизнь с философской, общей точки зрения? — спросила она.
— Трудно сказать, — ответил Джайлс; его глаза различили впереди темное пятно — это была карета.
— Я думаю, иногда полезно рассматривать себя, как лодку, плывущую по потоку среди других лодок, и размышлять о том, как всем избежать крушения, а не только о том, как спасти себя самого, — продолжала она. — Хотите, я расскажу вам о Бате, или Челтенхеме, или о городах на континенте — я там была летом?
— Конечно, хочу.
И она принялась описывать города и людей в тех же словах, в каких бы их описала любая другая женщина в Англии любому собеседнику — до того в ее рассказе не было ничего личного, свойственного ей одной. Кончив, она весело сказала:
— А теперь расскажите мне за это, что произошло в Хинтоке в мое отсутствие.
«Она готова говорить о чем угодно, только не о нас двоих», — подумал Джайлс.
В самом деле, образование и воспитание так сильно изощрили ум мисс Мелбери, что она научилась без запинки болтать о чем угодно, умалчивая о том, что знала лучше всего и что ей было интересней всего на свете, — о себе самой.
