Уинтерборн объяснил, что зашел по пути сказать, чтобы ее отец не спешил с работой, пока нездоров. Мистер Мелбери подождет еще неделю, а сегодня они поедут в город налегке.
— Работа готова, — сказала Марти. — Она в сарае.
— Готова? — повторил он. — Значит, ваш отец не так уж болен и может работать?
Марти ответила уклончиво.
— Если вам по пути, я вам ее покажу, — добавила она. Они вышли из дому и пошли рядом; свет из отверстий для воздуха в крышке фонаря огромными кругами отражался в тумане над головой и, казалось, доставал до низкого полога небес. Им нечего было сообщить друг другу, и они молчали. Трудно представить себе более обособленных, замкнутых людей, чем эти двое, шагавшие рядом в безлюдный предрассветный час, когда тени в природе и душе становятся особенно темными. И все же, если подумать, их уединенная прогулка входила крохотной крупицей в повседневные дела, занимающие человечество от Белого моря до мыса Горн.
Они дошли до сарая, и Марти указала на связки прутьев. Уинтерборн молча взглянул на них, а потом на нее.
— Марти, мне кажется… — начал он, покачав головой.
— Что?
— Что это вы сами сделали всю работу.
— Никому не говорите об этом, мистер Уинтерборн, прошу вас, взмолилась она, — если мистер Мелбери узнает, что это сделала я, он не примет работу.
— Как вам удалось? Это же надо уметь.
— Уметь! — сказала она. — Да я научилась за два часа.
— Не волнуйтесь, Марти. — Уинтерборн опустил фонарь и осмотрел аккуратно обструганные прутья. — Марти, — сказал он со сдержанным восхищением, — ваш отец с сорокалетним опытом не сделал бы лучше. Для кровли они слишком ровные, могут пойти и на мебель. Я вас не выдам. Покажите-ка мне ваши руки!
Он говорил доброжелательно, тихо и строго; увидев, что Марти как будто не хочет выполнить его просьбу, он сам взял ее руку и рассмотрел ее, как свою собственную. Все пальцы были в волдырях.
— Со временем загрубеют, — сказала она. — Если отец не поправится, мне придется работать самой. Дайте-ка я помогу вам их погрузить.
Она склонилась над вязанками, но Уинтерборн, не сказав ни слова, поставил фонарь на землю, поднял на руки Марти, перенес ее в сторону и начал сам укладывать вязанки в фургон.
— Лучше уж это сделаю я, — сказал он. — Да и люди сейчас сюда придут. Что случилось, Марти? Что с вашей головой? Господи, да она стала вдвое меньше!
Сердце ее так билось, что она не могла выговорить ни слова. Наконец, уставясь в землю, она простонала:
— Ну, я себя изуродовала — вот и все!
