Томас принялся неуверенно подыскивать слова:
— Не знаю, смогу ли я…
— Мне нужно существо дела, чтобы я четко поняла, что произошло.
Послышался еще один вздох.
— Ладно. Мужа застрелили в голову из его же оружия. Он был членом военизированной самообороны населения. В момент выстрела он сидел в кресле, и вот здесь жена видит главную нестыковку. Это было ее кресло, в которое он никогда не садился. Если бы он застрелился, тело нашли бы в его кресле.
Анника порылась в столе и взяла ручку.
— Где она живет?
— Как ты думаешь, его могли убить? Как ты думаешь, что они могут сделать с нашим проектом? Хотят ли его утопить? Не считаешь ли ты, что мы каким-то образом можем быть вовлечены…
— Где живет эта женщина?
Томас замолчал, но в этом молчании слышалось угрюмое недовольство.
— Зачем тебе это? — спросил он наконец.
Анника покусывала кончик ручки, вертела ее в руке и постукивала ею по зубам.
— Ты говоришь как ребенок, — сказала она. — Убили человека, а ты волнуешься из-за своей работы.
На этот раз ответ последовал без задержки и громко:
— А что ты сама делаешь в случае каждого убийства? Единственное, о чем ты думаешь, — это о реакции начальства и зависти коллег.
Она оставила ручку в покое, положила ее на стол и почувствовала звенящий вой в левом ухе. Она уже решила, что Томас отключился, когда в трубке снова послышался его голос.
— Недалеко от Эстхаммара, — сказал он, — в какой-то деревне в Северном Уппланде. Они сельские жители. Не знаю, насколько поздно я вмешался в это дело, это зависит от меры нашей ответственности и от того, к каким выводам придет полиция.
Она пропустила мимо ушей его оскорбление.
— Ты говорил со следователями?
— Сначала они расценили эту смерть как самоубийство, но после показаний супруги решили более внимательно изучить обстоятельства.
Анника снова положила ноги на стол.
— Из одного факта, что человек был убит, не следует делать вывод, что его застрелили из-за политики, если ты понимаешь, что я имею в виду. У него могли быть долги, злоупотребления, совращение малолетних, у него, в конце концов, мог быть душевнобольной сосед и бог весть что еще.
— Это понятно, — согласился Томас. — Сиди на месте и жди у моря погоды.
— Кроме того, — сказала Анника, глядя на занавески, — как ее зовут?
Последовало недолгое, но красноречивое молчание.
— Кого?
— Разумеется, женщину, которая тебе звонила.
— Я не хочу, чтобы ты вмешивалась в это дело.
Этот вялотекущий антагонизм тянется давно. Делать было нечего, Анника капитулировала.
