Краска схлынула с лица Берит. Она села на край письменного стола.
— Что в?..
Анника тряхнула головой и вдруг ударила себя ладонью по лбу.
— Мне надо поговорить с матерью Линуса Густафссона, — сказала она.
Сигналы, отдаваясь эхом, неслись сквозь промерзшее тысячекилометровое пространство. Потной рукой Анника прижала трубку к уху.
— Мне выйти? — жестом продемонстрировала Берит, ткнув пальцем себя в грудь, а потом показав на дверь.
Анника покачала головой и прикрыла глаза.
После следующего сигнала трубку сняли. Ответил сонный женский голос.
— Меня зовут Анника Бенгтзон, я звоню из редакции газеты «Квельспрессен», — произнесла Анника отчетливо модулированным тоном, которому она научилась за годы работы ночным редактором, когда приходилось ради телефонных разговоров вырывать людей из объятий крепкого сна.
— Кто? — переспросила женщина в трубке.
— Это я написала в газете о Линусе, — сказала Анника, вдруг почувствовав, что плачет. — Я звоню вам, чтобы сказать только, как я потрясена и опечалена.
Мальчик как живой предстал перед ее мысленным взором, его вихрастые волосы, пытливый взгляд, его ожидание, выраженное языком тела, его ломающийся голос. Она едва смогла удержать подступившие к горлу рыдания.
— Простите, — сказала она, — я…
Она закрыла рот рукой, чтобы заглушить плач, стыдясь присутствия Берит, сидевшей на стуле для посетителей.
— Это не ваша вина, — сказала женщина все еще сонным голосом.
— Вы — его мама?
— Да, это я, меня зовут Вивека.
С ударением на «е».
— Я чувствую себя страшно виноватой, — сказала Анника, начав разговор совсем не с того, с чего хотела. — Я не должна была писать о Линусе. Он мог бы остаться в живых.
— Этого мы не можем знать, — бесстрастно возразила женщина. — Но я думаю, это хорошо, что вы смогли заставить мальчика высказаться. Я не могла понять, что с ним происходит. Его словно подменили с тех пор, как это случилось, он не хотел мне ничего говорить.
— Это так, — сказала Анника, — но подумайте о том…
Женщина довольно резко ее перебила:
— Вы верите в Бога, Анника Бенгтзон?
Анника ответила не сразу, дожидаясь, когда остановятся слезы.
— Пожалуй нет, — призналась она.
— А я верю, — тихо произнесла женщина с несколько принужденной уверенностью. — Это помогло мне пережить многие испытания. Господь призвал Линуса к себе, и хотя я не могу знать почему, должна это принять.
Горе лилось из замерзших проводов, неслось ветром из холодного Лулео. Оно леденило Аннику, пустота протянула к ней угольно-черную руку человекоубийства, и только бесконечная божественная любовь могла сохранить от полного замерзания.
