Летчик задергал плечами и ударил его по рукам:
— Пусти!
Подошел молодой парнишка.
— Уважаемый товарищ, — обратился он к Уче крайне вежливо, — ведь у нас имеется клуб любителей парашютного спорта, так?
— Ну? — Уча отпустил летчика и повернулся к парнишке.
Он чувствовал, что делает большую глупость, но не знал, как вести себя иначе.
Летчик кое-как справился с парашютом, положил его на землю, подошел к Уче, схватил его за плечо и повернул к себе.
— А ты чего тут прыгаешь?
— Прыгаю? — Уча горько усмехнулся. — Значит, я прыгаю, да? — и растопыренной пятерней ударил летчика по лицу.
Тот покачнулся, но не упал, удержался на ногах. Пошел на Учу и неожиданно поддал головой в подбородок. У Учи в глазах потемнело, следующий удар пришелся в переносье — хлынула кровь.
Когда он открыл глаза, лежал уже на земле, и тот самый парнишка своим платком обтирал с него кровь.
Потом к нему подошел летчик, приподнял и, не отпуская рук, прошептал в самое ухо:
— Прости, будь другом, я не знал.
Уча уперся одной рукой в землю и поднялся. Пошел.
«Не знал… Не знал… А что он должен был знать? Что тут нужно знать? Что?»
Вокруг было поле, сплошь поросшее ромашкой. Больше ничего не было видно, кроме ромашек. Он шел долго, пока не наткнулся на Циру. Она лежала на земле, подложив руки под голову, и смотрела в небо. Он сел с ней рядом, сорвал ромашку и стал грызть стебелек. Цира повернула голову и взглянула на него так, словно только теперь увидела. Она привстала, положила руки ему на колени, потерлась щекой о свои руки, подняла на него глаза и улыбнулась. Глаза ее наполнились слезами.
— Зачем тебе такая глупая жена?
На берегу моря, чуть подальше каменного волнореза, стояла будка, сколоченная из разномастных досок. В будке женщина жарила рыбу. Рыба сама поворачивалась с боку на бок. У рыбы маленькие белесые глаза, словно два кусочка мела. Было очень жарко. Керосинка, на которой стояла сковородка, коптила.
— Ты должна была стать моей женой, — говорил Уча женщине, — ты помнишь, ведь мы любили друг друга.
Женщина смеялась.
— Я давно знаю тебя, — говорил Уча, и, когда смотрел на поседевшие волосы женщины, его душили слезы.
Женщина смеялась и тыльной стороной руки, в которой был нож, поправляла упавшие на лоб волосы.
Уча обливался холодным потом. Он кричал, уверял, что любит, что все это правда, что он не лжет.
— Неужели ты все забыла? — спросил он наконец без всякой надежды.
— Тс-с, — ответила она, — замолчи.
— Мы могли быть так счастливы!
