«Верно, эт и есть гора Каркуша, над каковой парять стаи чорных воронов, указуя усем людям, идеже можно прошёптать прошение ЧерноБоже», — молвил вслух Крив.
И эхо, подхватив тот говорок, понесло егось по взгористым землям. Заухало имя Повелителя Пекла, отскакивая от покрытых лесами склонов, да вказалось улетев у поднебесье, зацепившись на сиг, повисло на вёршине утесистой, мёртвой сопки, идеже не було видать ни водного ворона али вороненка, да и вообче какой-нить птицы. По небесной лазури плыли лишь белые, рыхлые, точно обпившиеся водицы воблака, с розоватыми, пенистыми боками, да могучий Бог Ра, тот самый, шо у начале начал вышел из лика Рода, правил своими грузными, отяжелевшими от труда и времени, золотыми волами вязущими великого Асура на солнечном возу. Оно добре б було коли Крив видел Бога… Може испужалси тады, да поворотил назад, ан неть! то ему человечку было не доступно.
Одначе, стоило Криву подойтить к подножию горы як Асур Ра, слегка развернув главу, глянул на человека со небес своими тёмно-синими очами, его златые, до плеч, кудри озарялись боляхным похожим на восьмиконечну звезду колом, расплёскивающим у разны стороны солнечны лучи. Встряхнул Ра божественной главой и всколыхнулися, подобно ниве во полюшке от дуновения порывистого ветра, его златые волосья, да кудреваты, длинны вусы и бородища. Затрепетало осеняемое солнечным светом лёгкое одеяние, окутывающее мощное, крепкое ужотко не младое, но усё ищё доколь сильное тело Бога. Полыхнул ослепительными лучами Асур у сторону неразумного человечка, жёлаючи востановить того от скверного шага, удержать от непоправимого поступка. Обожгло кожу лица Крива, ярый светь вдарил прямо у кривые, косо-глядящие очи. И немедля опустил берос их униз, вуставилси на бурую оземь, иде меже двух угловатых, будто порубленных камней, сидел маханький, зелёный кустик, покрытый желтыми, як солнышко круглыми цветочками. Порывисто вздохнул Крив и первый раз у душу ко няму забралси страх, да жёлание повернуть обратно… туды у деревеньку, шо лежала на брегу реченьки Речицы.
Да тока, ден ноне его выпустять из своих цепких, когтистых рук силы Тьмы… Токмо на миг во душе Крива появилось благоразумие, коснулось незримыми крылами его гулко стучащего сердца, его притаившейся душонки, а засим, казалося, мгновенно кудый-то испарилося. Будто тот, кто невидимо шёл осторонь, инде издеваяся, да посмеиваяся, но усё ж пособляючи, подул на испуганну душу бероса, да своим мрачным, злобным, ничавось ня любящим дыханием прогнал тот мудрый полёть мысли, примчавшийся, по-видимому, от самого Асура Ра.
