Прямо по середочке печоры, конец кыей сице и не узрел Крив, по-видимому, терялси он у дали, лежмя лёживал огромадный такой валун, голубоватым светом полыхающий. Края валуна до зела насыщенно светились, перьливаясь да поблескивая тягостной, отталкивающей такой, чужеродной голубизной, обжигающей, слепящей яркостью так, шо пришедшему сюды, може и незваному, беросу пришлось сомкнуть очи. И валун тот был таким мощным, здоровущим, а края его, те самые, шо светились, сотрелись искорёженными, вроде каким-то вострым орудием искромсанные, изувеченные. Оттого валуна были отколоты прямо-таки цельны куски, и у таких местах зияли, синим цветом, ямы. А кады Крив, шагнувши ближее к валуну, заглянул у одну из таких дыренций, схожих со приглубой, чёрной, бездонной пропастью, показалось ему, чё понесло его у ту бездну… Закружилась у няго головушка, затряслось тело, застонала душенька и увидал глупый берос пред собой пекельный мир ЧерноБоже. А у том мире гуляеть злобна метелица, вьюжить, осыпаеть она души грешников ударами колючих льдинок, обжигающе хлёстають их черны спинушки долгие плети дасуней, и раздаются крики громкие… громкие на вопли звериные похожие.
Стремительно Крив подался назадь, глубоко задышал, да отёр трясущейся дланью свово сухое лицо. Не желал он пужаться того, чаво узрел, чаво ждало егось опосля смёртушки. Жёлал, будто безумец, тока одного… силы… силы такой… такой, абы усе боялись, страшились его… Да куды ж кривой Крив тобе ищё страшиться, вже и так ты не усякому люб будешь… чаво жёлаешь? чаво просишь? одумайси!
У да не слухаеть Крив, ни Бога красна солнышка Ра, ни самого ЧерноБоже, шо пужал ево чрез эвонту бездну, ни ны с вами.
И як токмо он подалси назадь, словно вынырнув из той ужасной бездны, узрел Крив, чё осколок того камня не просто светитьси, перьливаясь да поблескивая, он ащё и дышить… Тихонечко сице, едва заметно делаеть он вздох, а мгновение спустя выдох, и слышитси беросу, особенно кады камень выдыхаеть, еле различимый звук: «охфу….охфу… охфу». Тяперича содрогнулси усем телом Крив, а душа евось и вовсе звонко подвыла, подобно дикому волку во тёмну ноченьку, липкий, тягучий пот покрыл голу кожу спины, да точно облизал жидки волосенки на главе, когды увидел он прямо посторонь камня большой молот с чорной, деревянной рукоятью. У длину тот молот достигал локтя два и имел вельми гладкую, без усяких там трещинок, заусенцев, рукоять, коя крепко на крепко была вставлена в отверстие такой же чёрной, жёлезной головки, бойники которой казали плоский вид. И кады камень издавал, выдыхаючи, то самое охфу, на чёрной головке молота вспыхивало мельчайшее крошево серебристого цвета, да в лад с энтим охфу загораясь… тухло, подыгрывая тому дыханию валуна.
