— Ну-ка, иди ко мне, ворюга!
И крепкие руки дядька Павла вытащили Тараса из его убежища на свет божий, злой, немилосердный свет!
Так уже били Тараса, так били, что и не чувствовал он и не понимал ничего.
— Та не бейте его, — промолвил солдат, — пусть уже у меня будет недоля.
— И что вы кажете, — вскипела мачеха, — чтоб на мою хату да такая неслава!
— Признавайся, ты взял деньги? — гремел дядя. — А то всю шкуру сдеру.
И Тарас не выдержал:
— Я… — еле слышно прошептал он.
— А, признался! — закричала мачеха.
— Признался! Признался! — запрыгал Степанко.
— Где ж деньги? Говори, где деньги?
«Где ж деньги? — подумал Тарас. — Что же им сказать?»
— Говори, а то убью!
— Закопал… в саду закопал…
Иринка стояла чуть жива со страха — ведь он клялся ей, что не брал.
— Где закопал? — не переставал цепляться дядя.
— Закопал… я их не брал… закопал в землю… не знаю где… — бормотал Тарас уже почти без памяти.
Иринка стояла, и слезы текли по щечках. Она не вытирала их, боялась пошевелиться. Она поняла — он нарочно признался, чтобы перестали бить.
Полумертвого Тараса кинули в кладовую. Мачеха открыла материн сундук, вынула оттуда новую юбку и продала. Деньги отдала солдату:
— Чтоб я еще свое на них тратила! Пусть их мать расплачивается своим добром.
А вечером Иринка увидела, как Степанко, когда не было никого в хате, вынул из-за образов сорок пять копеек и убежал с ними на улицу.
— У, проклятый! — всхлипнула Иринка и побежала в кладовую.
— Тарасику, — прошептала она, — я видела, то Степанко украл!..
А через два года умер и отец.
Это случилось в марте месяце, когда погода то к зиме склоняется, то к весне; то пригреет солнышко, зашумят ручьи с гор, выбегут дети почти босые, прыгают, поют; а ночью вдруг рассердится мороз, что солнце ему веку убавляет, заскрипит, и снова наутро все льдом взялось.
Поехал отец в марте аж в Киев — добро какое-то пана возил, застудился, заболел. Приехал — не узнать его. Уже на что мачеха — и та перепугалась. Оно, правда, и мачехе жить не сладко, с такой жизни доброй не станешь: детей — как гороха, а нищеты — как у пана добра. Надо б было отцу хотя бы немного полежать, да где там — гонят на работу.
— Иди, иди, лодырь, — орет приказчик, — давно на конюшне не был, розг не пробовал!
А когда с панщины принесли отца, то уже взгляд был мутный. Когда положили отца на лавку, он сказал слабым голосом:
— Приведите всех.
Все дети собрались, все родственники.
— От и смерть пришла, — еле слышно вымолвил. — Хату Никите оставляю, — и начал всех наделять. — Инструмент — Иосифу, сундук со всем добром в нем — Иринке и Марийке… — Остановил взгляд на Тарасе… Уже с трудом сказал: — Сыну Тарасу с моего хозяйства ничего не надо, он не будет обыкновенным человеком. Будет из него либо что-то очень хорошее, либо негодяй — ему мое наследство либо ничего не значило бы, либо ничем не помогло бы…
