Примерно в это время главк получил распоряжение командировать на стройку в Бодден наиболее способных и по возможности знакомых с монтажом атомных реакторов специалистов. Отдел монтажа парогенераторов делегировал Штробла. Тот, работавший на стройке в Шпреевальде, мысленно составил список тех, кого помнил еще со времен монтажа в Штехлине; он подумал о Зиммлере, подумал о Шютце и внимательно пригляделся к тем, кто трудился с ним рядом сейчас в Шпреевальде; остановил свой выбор на Эрлихе и под конец на Вернфриде. Из отобранных им людей Зиммлер согласился немедленно, а Эрлих и Вернфрид — после некоторых бухгалтерских операций, когда подсчитали, сколько же они получат по тарифной сетке, плюс почасовая оплата, плюс премиальные, плюс надбавка за отдаленность и в конечном итоге надбавка за работу на строительстве атомной электростанции, и сравнили с тем, что получали на руки в Шпреевальде. Шютц же дал согласие после того, как Штробл подкрепил свое личное приглашение официальным вызовом с тремя подписями. Но с того момента, как Штробл с первыми монтажниками прибыли на стройку, прошел почти целый год, и монтажные работы уже шли полным ходом.
— Сейчас мне нужен ты, — сказал Штробл Шютцу.
Он лежал, сплетя руки под головой, на своей полке и ждал вопроса: «Почему именно сейчас?» Ответить будет несложно: теперь все зависит от монтажников. От их работы зависит, будет ли сдан объект в срок, как запланировано, — к концу года.
Шютц, лежавший на противоположной полке, не догадывался, что Штробл улыбнулся, вспомнив, как он несколько недель назад прикидывал, кого бы вызвать. Он мысленно перебирал людей, которых хорошо знал, в том числе и Шютца. Сначала он отказался от его кандидатуры: одного того, что они хорошо ладили, тут мало. Но потом снова вернулся к ней, как бы перепроверяя себя. Что побудило его увидеть в тогдашнем сорвиголове человека, которого он хотел бы видеть рядом с собой? И наконец понял, что именно. Помимо прочих привлекательных качеств (а Штробл, разумеется, навел о Шютце справки в «основе», разузнал, что с ним стало), помимо них, значит, Шютц обладал зарядом юношеского задора. Он не был массой застывшей, из него можно было лепить. И он, Штробл, займется этой лепкой, запустит его на полный ход. Нынешняя стройка несравненно сложнее той, в Штехлине, но монтажники преодолеют все препятствия этого сложного года.
Если смотреть на вещи с этой точки зрения, год начинался хорошо. Что Штробл задумал — достигнуто. Он мог быть довольным… Он и доволен, но радости нет. Бессмысленно сейчас, в ночи, уверять себя, будто на сердце у него тепло. В нем поселился холод. Способность радоваться (сейчас он думал об этом почти с удовлетворением) пропала, она как бы усохла в нем или ее у него отняли. И он точно знал где. Он мысленно увидел себя в суде, где тщетно пытался убедить двух мужчин и двух женщин — одна из них была его женой — в том, как много значит для него семья. Они смотрели на него так, будто он говорил на непонятном для них языке, были по-деловому внимательны, беспристрастны, временами проявляя даже некое подобие заинтересованности. В том числе и Эрика, которая не могла не знать, что нужна ему и что он нужен ей, — на сей счет она не заблуждалась.
