– Сейчас у меня важное совещание, – Сириль кинул взгляд на часы, – я заеду позже, передай это Лорене. До встречи, Еуген.
Метью ухмыльнулся. Конечно, заедешь к ней как-нибудь. Лучше как-нибудь на днях. А сейчас работа, совещание, собаку выгулять, газету почитать… в этом весь Сириль. Молодой человек отошёл от двери и вернулся в гостиную. Там он тяжело опустился в кресло и откинулся на его спинку. Прикрывая глаза, сын ожидал возвращения отца.
Густаво в задумчивости отложил телефон и поглядел на семейное фото в деревянной рамке, которое стояло на его столе. Улыбаются. Все улыбаются… рядом с ним Доминик, в том самом чудесном бежевом платье, в котором она клялась ему быть опорой в радости и в горе, во здравии и болезни. С другой стороны он обнимал за плечи сына, совсем ещё мальчишку. Жена обнимала дочь. Эти двое наотрез отказались встать рядом. Стоило им приблизиться друг к другу, как воздух электризовался. Фальшивые улыбки. Всё фальшь и подделка!
Сириль схватил рамку, и с презрением опустил её фотографией вниз. Затем он снова взял телефон, намереваясь набрать номер того, в чьё здравомыслие ещё верил. Он всегда знал, что этот мальчик оправдает вложенное в него время. Эти инвестиции зря не пропадут. Немного отшлифовать, убрать к дьяволу всё лишнее, вроде особ, которые забывают, что всё в этом мире имеет своё место, и он воплотит то, что все эти годы желал видеть. И, конечно же, сам Амеди. Сыну ни к чему знать о той слабости, которая одолела Ренарда в последний год жизни.
Густаво тяжело поднялся, подошёл к двери и запер кабинет. Затем он направился к своему сейфу, который был укрыт картиной в тёмной деревянной раме. Сириль приоткрыл полотно, словно дверцу и набрал код на замке. Когда открыл сейф то, забывая о том, что нужно было спешить на совещание, долго стоял и смотрел на лежащие в нём бумаги. Густаво протянул руку и отодвинул очередной вариант своего завещания. Затем поднял старый конверт, и рука хозяина дома заметно дрогнула, когда пальцы сжали бумагу.
Он всегда удивлялся, как мог человек такой силы, такого склада ума, удосужиться оставить своему сыну подобное письмо. Это, по его мнению, было равносильно удару в спину, сломило бы юношу и не позволило достичь тех высот, которые он для себя открыл. Ренард вручил письмо ему, перед самой смертью, веля передать Натану после собственных похорон. Старший Амеди надеялся, что это что-то изменит между ним и сыном. Густаво вытащил сложенный втрое листок и развернул его, снова пробегая взглядом по строчкам.
