Это боль, слабость, уязвимость. Я прекрасно понимаю, что она моя слабость, так же как и он. Если предположить хоть на одну долбаную секунду, что он вернет ее мне, я бы сдался ему добровольно, я бы отдал ему все, чего он бы только пожелал, но он хочет сломать меня. Он хочет, чтобы я ползал на моих гребаных коленях, прежде чем пустить мне пулю в голову.
Провожу рукой по лицу, сердито вытирая слезы, которые грозятся вырваться на свободу. Я не позволю ему управлять мной. Я не могу помочь ей в том, что он делает с ней. Я смотрю на пустую дорогу и думаю о том, что он у меня отнял. Я думаю о том, как он использовал невинную гребаную девушку в качестве пешки в этой больной, испорченной игре, он играет со мной. И не имеет значения, как сильно я стараюсь, я не могу выбросить картинку, как он трахает ее, из своего гребаного ума. Каждая причина, за которой я охотился на Джо последние несколько лет, уходит на задний план. Хотя месть и адски движущая сила, я - единственный человек, который может спасти ее, а это значит, что я должен найти его. Мой пульс бьется быстрее. Перед глазами все краснеет. Адреналин горит в моих венах, словно от дозы чертового героина. Ярость. Это чистейшая ярость, и Джо понятия не имеет, что он только что выпустил. Сам чертов дьявол убежал и спрятался от меня, потому что у меня больше нет границ, и я чертовски зол.
Кажется, словно часы и дни слились воедино. Единственный способ определить, сколько дней прошло с моего похищения – это посчитать, сколько раз меня вытаскивали отсюда, чтобы Джо мог снова поиздеваться надо мной, изнасиловать и избить. Он хочет, чтобы я кричала. Он хочет сделать больно Джуду, чтобы тот вышел из себя и оступился. Это в итоге принесет боль Джуду, конечно, принесет, даже если это не более чем задетая гордость, но чем меньше я кричу, тем меньше Джо получает то, что хочет. Я не доставлю ему такого удовольствия - слышать, как я кричу или прошу, потому что это не принесет мне никакой пользы.
Я слышу, как знакомые тяжелые шаги снова идут по коридору. Это всегда один и тот же парень. Однажды я попыталась поговорить с ним, надеясь, может быть, возможно, в нем была хоть какая-то толика жалости, и я смогла бы убедить его помочь мне. За это я получила пощечину, а к ней рану на своей губе.
Дверь распахивается, врезаясь в стену. Он хватает меня за волосы и вытаскивает из-за угла. Я вздрагиваю от резкой боли. Рана от пули на моей ноге начала гнить, и я знаю, что пройдет не так много времени, прежде чем начнется заражение крови, но я хватаюсь за то, что уже умерла задолго до этого.
