— Виноват! Так что, ваше превосходительство, ищем тута большевиков и китайских шпионов! Бывает, что и в шкафах злодеи эти хоронятся…
Напялив на свои старые шинели новенькие шёлковые китайские халаты, казаки с шутками и прибаутками вытаскивали из дома туго набитые узлы. Добра набралось уже на три воза. Рядом уныло жевали жвачку запряженные монгольские верблюды, сердито взъерошив свою зимнюю густую шерсть. Из распахнутых окон доносились отчаянные женские крики.
Барон недовольно поморщился:
— Ну, хоть русских могли бы и не трогать, хорунжий!
— Да хто ж их трогает, ваше превосходительство? Это мы так, знакомимся… А ежели попадется баба у которой имеется законный муж, то тут и вовсе ни-ни, никаких амуров, прости господи! У нас с этим строго, озорничать не дозволяем…
У соседнего уже разграбленного дома, в густой луже крови, ничком лежала китайская девочка, ребенок лет семи. Некогда нарядное — в ленточках и бантиках, а теперь в клочья разодранное платье издали делало ее похожей на куклу, надоевшую и брошенную. Рядом пристроился огромный степной ворон и принялся выдергивать из детского тельца светло-розовые кусочки мяса. Ворон недовольно покосился на подъехавшего Унгерна и, волоча по земле черные крылья, отбежал в сторону.[17]
— Сипайлов! — подозвал начальника своей контрразведки барон. — Это что за паскудство! — плетью-ташуром он указал на тело девочки. — Убрать немедленно и похоронить! И, вообще, пора прекращать эту вакханалию! Нам в этом городе еще жить!
Полковник Сипайлов оскалил в улыбке порченые зубы:
— Осмелюсь напомнить вашему превосходительству, что согласно вашему же приказу город на три дня отдан войскам. Осталось два дня, пусть наши казачки порадуются, душу отведут… А девочку мы похороним, не звери, не извольте беспокоиться…
Вернувшись в штаб, Унгерн первым делом осушил залпом стакан местной водки — отвратительного ханшина. Победители…Зверье! Дикари! И с такими скотами ему возрождать Срединную Империю — Четыре Угла Азии под одной крышей. Фантасмагория! А может как раз с такими и возрождать? И какой странный человек этот Сипайлов.[18] Приблудился к удиравшей от красных дивизии Унгерна еще в Сибири. Непонятные, похожие на липу, документы, жалостливый взгляд оставленной хозяевами собаки. Череп обтянут желтоватой кожей, слегка раскосые глаза — то ли какой-то азиат, выдающий себя за русского, то ли русский, смахивающий на азиата. Уверял, что побывал в чекистских застенках: «расстрелян, закопан, бежал». Как раз открылась вакансия начальника отдела военного контроля — контрразведки дивизии. Занимать ее никто не хотел — пакостная и гадкая работенка. Даже не тыловик, не штабная крыса, а какой-то господин жандарм, заплечных дел мастер. Хорошего офицера из благородных не поставишь, а казаки годились только в расстрельную команду.
