Внезапно распахнулась скрытая в заборе калитка.
— Господин Унгерн фон Штернберг? — голос незнакомца звучал приветливо, легкий акцент выдавал иностранца.
— Я здесь по делу…То есть меня пригласили…То есть… — барон с трудом подбирал разлетевшиеся от неожиданности слова.
— Прошу вас, — пропуская гостя во двор, незнакомец отступил в сторону.
Странный человек. Поблескивающая в лунном свете макушка идеально выбритой головы, развитые скулы азиата, халат с широченными рукавами. Заперев калитку, незнакомец скрестил на груди руки и, не мигая, уставился на барона. Торжественно, крупными хлопьями падал снег. Со всех сторон наступали высоченные сосны, но их верхушки безжалостно срезались чернотой ночного неба. Протяжно завывал ветер, сосны, покачиваясь, зловеще скрипели. И ещё уже знакомый звук, тревожный и странный, тот самый, который удивил Унгерна и напугал сбежавшего извозчика…
Окончив сеанс довольно таки невежливого разглядывания гостя, странный человек обнажил в улыбке редкие зубы под щеточкой усов:
— Я — Агван Лобсан Доржиев[2] — представитель тибетского Далай-ламы в России. Мы вас давно ждем, барон. Мы — это и та, ради которой вы приехали. Прошу!
Вблизи загадочное сооружение за забором ещё больше походило на обычную стройку — ребра стропил, зияющие намеки окон, пустота дверных проемов. Но конечной станцией холодного путешествия по заснеженным улицам Петербурга оказалась монгольская юрта. Да, да, обычный приют кочевников, невесть как очутившийся на окраине столицы. В русских сугробах и среди высоких карельских сосен юрта смотрелась диковато — как этнографический экспонат Кунсткамеры, предложенный вниманию праздного зеваки.
— По Высочайшему разрешению императора этот земельный участок отведен для строительства нашего храма, — объяснил Доржиев. — Теперь свет с вершин Тибета озарит и столицу Российской империи. А юрта — это временное пристанище, пока строим наш общий дом…[3]
Доржиев откинул войлочный полог и они вошли. Внутри юрта казалась гораздо больше, чем снаружи. Стены тонули в полумраке, расширяя пространство, отрицая определенность. Центром служила жаровня, подмигивающая Унгерну сотней красных угольков-глаз. Всё вокруг пронизывало хитросплетение незнакомых удивительных запахов, они обвивали фигуру барона, змеились по его распахнутой шинели, щекотали ноздри и ласкали плотно сжатые губы. С запахами в голову заползал какой-то туман, липкая дурь и хмарь… И еще звуки. Казалось по тёмным закоулкам внутренних пространств юрты кто-то шепчется, нет, скорее молится, взывая к неведомым богам…
