Хотя Аль-Йад мог увеличить свое богатство в любой момент, воззвав к своим верным последователям, Ахмад считал, что разумно будет следить за сбережениями и вложениями. Однако ничтожность этого занятия начинала раздражать Аль-Йада. Он был выше этого. Он был богом, и ему не следовало иметь дело с такими обыденными вопросами.
Но что действительно задевало его до глубины души, терзая каждый его нерв, – так это то, что он по-прежнему не мог осуществить свое божественное предназначение. Он тратил все больше и больше времени на то, чтобы размышлять об этом, рассылать своих людей по всему миру, взвешивать варианты, но до тех пор, пока он не покончит с этой огромной занозой в седалище, он не сможет обрушить на мир свою истинную ужасающую мощь.
Аллах часто подвергает испытанию добродетель терпения, и Аль-Йад постоянно напоминал себе об этом. Он сбросил оковы человечности, дабы стать богом, и теперь был бессмертен. А что такое для бога несколько лет промедления? Всего лишь мгновение ока.
И все же, по мере того как Ахмад продолжал нудеть, раздражение из-за того, что он не может обрести свое законное место во главе собственноручно созданного им рая, где его будет чтить как бога каждое живое существо на планете, заполонило Аль-Йада. В конце концов он больше не смог сдерживать свой праведный гнев.
– Довольно! – вскричал он, обрывая своего помощника на полуслове. – Все это мелочи. Мне нужно поговорить о более важных вещах. – Он помолчал, размышляя. – Скажи мне, Ахмад, каково настроение моих последователей? Что у них в сердцах?
Ахмад с трудом сглотнул:
– Любовь и почтение к тебе, о Великий. Они слышали твои откровения и наблюдали твою мощь. Твоя слава велика. Они мечтают о земле обетованной, куда ты отведешь их, когда сотрешь чуму неверных с лица земли.
Аль-Йад осознал, что эти слова тоже злят его. Ахмад использовал его собственные речевые обороты, что было кощунственно. Будучи богом, Аль-Йад мог позволить себе говорить языком поэзии, но Ахмаду, низменному человеческому существу, не позволено было подобное.
– Высказывают ли они какие-либо страхи? Жалобы?
– Никаких, о Аль-Йад, – поспешно заверил Ахмад, как будто сама мысль об этом была для него нестерпима. – Ты – Великий. Они лишь возносят хвалы за то, что им повезло жить в эпоху твоего прихода.
– Ты лукавишь, Ахмад.
Лицо Ахмада заблестело от испарины, хотя климат-контроль в сводчатом зале был идеально настроен. Он чуть заметно задрожал.
