— А знаешь, я скоро сама отравлюсь. Деньги у меня на исходе. И остается только одно из двух: либо выйти за тебя замуж, либо пойти на содержание.
— И ты это мне говоришь так спокойно?
— А как же? Ты молчишь, о свадьбе ни слова. Нашел дуру-девчонку и теперь умываешь руки.
— Да пойми ты, я как офицер гвардейского полка не имею права на брак с бедной девушкой.
— А если бы у меня были крупные деньги? — лукаво поглядывая на Масальского, спросила Софья Владиславовна. В голове штабс-капитана блеснула мысль: «Как знать, быть может, у Соньки действительно остался капитал?». Он вспомнил эпизод с тридцатью тысячами франков и задумался. Сейчас он находился в затруднительном материальном положении, но перспектива жениться хотя и на крещеной, но еврейке, ему, польскому аристократу, не улыбалась.
— Это ничего бы не изменило, — заметил он после некоторой паузы. — Мне пришлось бы выйти из полка, перевестись в другой полк где-нибудь в российском захолустье. Или же идти служить в полицию. Ни то, ни другое меня не устраивает.
— Вот как! — воскликнула Блювштейн. — Ты и не собирался жениться! Зачем же ты клялся мне в вечной любви, целовал мне руки и ноги, называл меня Венерой, унижался, пресмыкался, выполнял все мои капризы?!
Масальский растерялся.
Вдруг раздался жуткий хохот. В первый момент Масальский решил, что Сонька смеется над ним и нахмурил тонкие брови, но вскоре он убедился, что это не простой приступ смеха, а истерический припадок.
С нечеловеческим криком она упала на диван, тело ее начало конвульсивно вздрагивать.
— Соня, милая, дорогая моя, успокойся! — кричал Масальский.
Он суетился, бегал по комнате, искал графин с водой, падал на колени перед диваном, целовал руки и судорожно вздрагивающее тело.
Пришлось вызвать врача.
Под влиянием валерьянки и холодных компрессов Софья Владиславовна пришла в себя. Она увидела у ног своих растроганного Масальского, и лицо ее скривилось в презрительную улыбку.
— Уйдите, ради всего святого, уйдите. Я не хочу вас видеть.
Сколько ни умолял Масальский, ее решение было бесповоротным.
В конце концов, Масальский с обиженной миной стал искать фуражку и вышел в коридор.
Когда, наконец, за ним захлопнулась дверь и Софья Владиславовна услышала удаляющиеся шаги, в ее душе произошел переворот. Она вскочила и бросилась к двери. Но какая-то внутренняя сила ее удержала. Она подошла к окну, выглянула на улицу и увидела стройную фигуру уходящего штабс-капитана.
Он шел твердой поступью, и ничто в нем не выражало какого-нибудь угнетения или страдания.
