Натянутая улыбка исчезла с лица Валентина и, посмотрев на стаю мутировавших собак, выглядевших как прайд сереброгривых львов, он с тяжелым сердцем спросил у меня:
— Ты ведь сдержишь свое обещание, да?
«Хотел бы я сказать „нет“. И плевать, что ты мне жизнь спас! Вести себя как мудак, забирая мою добычу… мой опыт… МОЁ! Но…».
В той стае было шесть мутировавших собак 1 этапа 2 уровня, три 1 этапа 3 уровня, две 2 этапа 3 уровня и одна 2 этапа 5 уровня, шкура которой посреди серебра имела золотые вкрапления.
— Сдержу, — легонько кивнул я. — Но и ты должен мне кое-что пообещать.
— Что угодно, — не задумываясь, ответил он с разгорающейся надеждой в сердце.
— Если со мной что случиться…. Маша Ростова, — назвал я имя. — Если найдешь ее живой в общежитии, позаботься о ней.
— Обе….
— Это еще не все, — грубо оборвал я его. — В полицейском участке меня дожидается девочка… Ева. Забери ее оттуда, во что бы то ни стало.
Подождав немного, мне было больше нечего добавить, и он наконец-то сказал:
— Обещаю.
Сидевшая рядом со мной Лиза была мрачнее тучи. Но она промолчала.
Заглянув Валентину в глаза, я понял, что он говорит правду. Ну, или….
«Надеюсь, я в нем не ошибся».
Достав из рюкзака все имеющиеся патроны к Калашникову, передаю их Валентину и обвожу всех присутствующих тяжелым взглядом.
«Выбора нет».
Остановившись на бритоголовых братьях, я поочередно указал на них и сказал безотлагательным тоном:
— Вы двое, пойдете со мной.
Не нравились они мне. Я смутно ощущал исходящую от них угрозу. И если выбирать, из кого сделать пушечное мясо — выбор для меня очевиден.
— Чего?! Да щаз, бл…ть! Какого х…ра мы должны…! — взбрыкнули братья в один голос.
«Противиться вздумали?»
— Это не просьба, — спокойно отреагировал я и со всей ловкостью освободил ПМ из кожаной клетки. Наведя на них ствол, я сказал Валентину: — Забирай остальных и уходите. Спрячетесь с другой стороны дома и как только мутанты уйдут, хватай своих и сразу валите оттуда. Все ясно?
— … Да, — помедлив с ответом, он тем не менее быстро взял себя в руки.
— Быстро! — поторопил я менее расторопных, оцепеневших при виде оружия, которое должно было их защищать, и которое теперь обратилось против них самих.
Братья не шевелились. Они на подсознательном уровне чувствовали, что я не шучу. Что если будут брыкаться, я и глазом не моргну, их обоих убью.
Кто-то назовет это аурой, кто-то инстинктом. Но суть в том, что все видели в тот момент во мне зверя, а не человека и тем более не защитника. Люди вообще склонны к поверхностным суждениям. Однако они ведомы страхом. А кто защитить от зверя лучше, чем другой зверь?
