«Нет, этого не может быть… — повторяла она себе. — Гицэ человек правдивый, смирный, рассудительный. Он ничего не хочет ни видеть, ни слышать, ни знать; не хочет разжигать злобу в дурных людях». С тех пор как Ана узнала о судьбе путницы, эта добрая мысль не покидала ее, и она с нетерпением ждала возвращения Гицэ, чтобы утешить его ласковым словом.
Спустя некоторое время после отъезда кареты дождь стих, и поднялся ветер. В стороне Бихора туман мало-помалу рассеялся, и небо начало проясняться.
— Бог даст, прояснится, — проговорила Ана, которая стояла перед корчмой, то смотря на дорогу, по которой должен был приехать муж, то на облака, быстро бежавшие над долиной, к западу.
Но время шло, а тележка Гицэ все не показывалась на вершине холма, дорога была пустынна, и Аной овладевали мрачные предчувствия.
Дорога в Инеу, по которой отправился Гицэ вместе с Пинтей и своими слугами, была довольно длинной, так что у него было достаточно времени, чтобы подумать о своих затруднениях.
Во всяком случае, Гицэ уже не сомневался, что напавшие на арендатора люди с закрытыми лицами были именно Бузэ Руптэ и Сэилэ Боарул. Раньше он не имел с ними никаких дел и никогда в жизни их не видел, а вышло так, что в первый же приезд они долго пробыли в его корчме и прямо оттуда отправились грабить арендатора. Вот это-то обстоятельство и могло навести на подозрения. Однако еще больше заботило Гицэ другое: он боялся, как бы Ликэ не стал показывать против него. В присутствии судьи, перед крестом и зажженными свечами он будет не в силах отрицать, что имел дело с Ликэ, и почувствует себя вынужденным рассказать все, что было между ними. Значит, одно из двух: или будет уличен и осужден Ликэ, и в таком случае Гицэ, как сообщнику злоумышленника, не выйти сухим из воды; или же Ликэ сумеет вывернуться, и тогда Гицэ придется опасаться его мести. Чем ближе подъезжали они к Инеу, тем меньше думал Гицэ о событиях минувшей ночи. Теперь уже речь шла о нем самом.
По слабости ли или под давлением обстоятельств, но он совершил поступки, которые могли навлечь на него тяжелые подозрения. Гицэ не мог чувствовать себя ни в чем не повинным и боялся, как бы на этот раз не выплыла наружу и его вина. Будь Гицэ человек откровенный, он без колебания поговорил бы с Пинтей и попросил бы его уладить дело так, чтобы не обнаружились его сделки с Ликэ. Но он ясно понимал, что поссорится с Пинтей, который всем сердцем ненавидел Ликэ, если сейчас заговорит с ним об этом. Ему оставалось только бранить себя за то, что не переговорил с Пинтей раньше, с глазу на глаз: ведь тогда он мог бы высказаться откровенно, сообщить Пинте все без утайки, чтобы не оставлять его в недоумении по поводу своих связей с Ликэ.
