Дед поднял шапку, осмотрел её и нахлобучил на свалявшиеся седые волосы.
— Что же поделаешь, Василий! — сказал лесничий и оглянулся.
На ступеньках вагона стояла Наташа и, наморщив лоб, слушала жалобы деда.
— Когда отец детей кинет без помощи, — сказал горестно дед, — так совесть его корит, а к тому же и судят его народным судом. А дерево что? Дерево безгласное. Дерево кому будет жаловаться? Одному мне, дураку, лесному объездчику.
— Что же делать, Василий? — растерянно спросил лесничий.
— Опыление, — пробормотал дед, не слушая лесничего. — Нынче весной созрела пыльца, задул ветер — и понесло её по-над озером золотым дымом. В жизни я такой пыльцы не видал.
Дед помолчал.
— Пётр Матвее, — сказал он умоляюще и взял лесничего за рукав, — уважь старика: поедем на озеро, поглядим. Ты мне только скажи, чем его спасать, лес-то, и поезжай себе с богом, а я как-нибудь сам управлюсь.
— Чудак! — сказал лесничий. — Да ведь поезд через два-три часа уйдёт. Что ты, в самом деле, придумал!
— Не уйдё-ёт! — уверенно сказал дед. — Некуда ему идти. Путь на два километра размытый. Завтра в обед уйдёт, не ране.
Лесничий снова оглянулся на Наташу. Она всё так же, наморщив лоб, смотрела на деда.
— Пойдём к дежурному, — сказал решительно дед. — И ежели есть у него малейшая совесть, он тебе подтвердит. Ну, пойдём!
— Что мне с тобой делать! — рассердился лесничий. — Запутал ты меня своими разговорами.
— Поезжайте, Пётр Матвеич, — сказала неожиданно Наташа. — Успеете.
— Вы думаете, успею? — спросил лесничий, засмеялся и повторил: — Вы думаете, успею?
— А можно и мне поехать с вами? — спросила Наташа.
— Эх, барышня-красавица, товарищ дорогой! — сказал дед и низко поклонился Наташе. — Как же тебя не взять за такое верное слово! Поедем. Пока мы по лесу туда-сюда будем шастать, ты у озера поживи. Озеро у нас с серебряной водой. Нету такого во всём Советском Союзе.
— Ну, пошли к дежурному! — сказал лесничий. — Запутал ты меня, старик, окончательно!
…Дежурный сказал, что путь не починят раньше завтрашнего полудня.
Лесничий, дед и Наташа уехали на озеро. Отъезд этот вызвал среди пассажиров неодобрительное недоумение.
Лошадёнка тащила телегу не торопясь, помаргивая ушами, — всё равно ночью больного леса не увидишь и ничего не придумаешь.
Колёса скрипели по заросшим травой тёмным дорогам. Тишина — она казалась Наташе глубокой, как ночная вода, — стояла в лесах. Только в сырых перелесках изредка кричали спросонок какие-то птицы.
