— Куда?! — закричала Женя. — Заходи еще раз — не все бомбы сброшены. Пока у них там паника, успеем ударить по хвосту колонны.
Но прожектористы намертво вцепились в самолет. Я бросала машину влево, вправо, вверх, вниз — и все напрасно. Да разве на такой черепашьей скорости от них избавишься? Ведь, перекрещиваясь, несколько лучей захватывают и контролируют большое пространство вокруг самолета. Тут и истребителю уйти от них не так-то просто.
— Ничего не выйдет, Женя. Отпустят нас только у самой Чушки, так не однажды бывало. А к тому времени танков мы не застанем. Впрочем, если ты настаиваешь, попробую вырваться. Приготовься.
Только что я хотела свалить машину в пике, как левее и выше нас вспыхнула САБ. Это кто-то из подруг подоспел на помощь.
Отпустив наш уходивший в сторону моря самолет, прожектористы принялись ловить У-2, летевший боевым курсом. Кто бы это мог быть? Видимо, Макарова с Велик. По счету их экипаж сегодня работает третьим. «Спасибо, девочки, — мысленно поблагодарила я подруг. — Спасибо тебе, Вера Велик, за настоящую дружбу, за солдатское мужество. Не знаю, доведись мне бомбить родной город, так ли я была бы спокойна и выдержанна, как ты». Мне вспомнился наш разговор накануне вылета.
— Знаешь, Маринка, ведь Керчь мой родной город, — сказала Вера. — Будешь над южной окраиной города, посмотри внимательно, большие ли там разрушения? — Вера помолчала немного, а потом тихо, будто стесняясь своих чувств, пояснила: — Мама все спрашивает в письмах, как наш домик. Надеется, что уцелеет, — и грустно улыбнулась.
— Обязательно постараюсь все рассмотреть, — ответила я. — И вообще нет ничего удивительного, что мать интересуется городом.
— Чудачка она у меня. Пишет: «Ты уж пожалей свой домик и подругам накажи». Будто мы дома бомбим. Вот как бывает — бегаешь девчонкой босиком по пыльной улице, а потом самой эту улицу разрушать… Когда училась в Московском педагогическом институте, мечтала вернуться сюда с дипломом, детей учить…
— Не надо, Вера.
— Нет надо! — вдруг жестко сказала она. — Не для сочувствия и жалости к себе говорю, а чтобы злей быть. Ты вспомни, как горел твой дом. Так его они, фашисты, подожгли, а я родное мне вынуждена сама уничтожать. Разве можно это забывать! Только за одно то, что эти гады по улицам Керчи ходят, я готова там все с землей сровнять. А мама о каком-то домишке беспокоится…
Слова Веры прозвучали как упрек, и я тогда промолчала. Но сейчас, находясь над Керчью, скажу:
