В марте мы покинули грязную, надоевшую всем Джерелиевскую и перебрались в станицу Пашковскую, под Краснодаром. Здесь закончилась подготовка прибывшего еще в декабре прошлого года пополнения летчиц, штурманов, техников и вооруженцев. Они влились в составы боевых экипажей, и полк с новыми силами приступил к боевым действиям над «Голубой линией».
«Голубой линией» враг назвал сильно укрепленную полосу, протянувшуюся от Новороссийска до Азовского моря. Фашисты до предела насытили ее средствами противовоздушной обороны, сюда они стянули отборные авиационные части.
Стремясь любой ценой удержать преддверие Крыма — Таманский полуостров, враг сопротивлялся с небывалым ожесточением.
Вскоре здесь разыгрались знаменитые воздушные бои.
Наша работа необычайно усложнилась. Приходилось действовать в условиях отвратительной неустойчивой погоды кубанской весны, под сильным заградительным огнем хорошо организованной системы ПВО противника, а также в сфере действия вражеской истребительной авиации. Нельзя было не учитывать и того обстоятельства, что летали мы в свете прожекторов собственной противовоздушной обороны, над вздернутыми дулами своих орудий. В горячке и суматохе боя, мы-то отлично знали, всякое может случиться. Попробуй разберись сразу в той кутерьме, которая творится в воздухе, когда в небе одновременно действуют десятки своих и чужих самолетов. Немудрено было попасть и под свой снаряд, тем более ночью.
В районе аэродрома соблюдалась максимальная осторожность, так как к нам частенько наведывались фашистские самолеты. Поэтому, как правило, на посадку шли, ориентируясь лишь по тщательно замаскированным наземным световым сигналам. И вот, выключишь мотор, идешь на посадку, а кругом тьма, сплошная густая тьма. Земли не видно, угадываешь ее приближение только тогда, когда в нос начинает бить запах сырости и чернозема. Но какая под тобой высота? Может, тридцать метров, а может, всего один метр. Еле приметные по курсу посадочные огни только вводят в заблуждение, увеличивая впечатление темного провала под плоскостями.
Вся в напряжении. Ловишь звуки и опасаешься, не раздастся ли поблизости характерный свист воздуха, рассекаемого плоскостями другого У-2. Увидеть его невозможно, так как бортовых огней не зажигали. А вверху, надсадно воя мотором, ходит фашист в ожидании лакомой добычи.
Опасность всюду: над тобой, под тобой, впереди и сзади. Она со всех сторон сжимает тебя тисками, давит, гнетет. И, приземлившись, долго приходишь в себя, пока немного освободится от перенапряжения нервная система. А через три — пять минут опять в бой, опять грохот разрывов, свистопляска орудийного огня и света. К концу полетов, а их за ночь бывало по четыре — шесть, нервы напрягались до предела. И так каждую ночь. Не всякий, даже испытанный, побывавший в переделках пилот выдержит долго подобную адову работу.
