Граф решил повести брата на обед в кабаре. Рауль был в отчаянии и, быть может, отказался бы от приглашения, если бы граф, чтобы окончательно убедить его, не упомянул, что накануне вечером в Булонском лесу даму его сердца видели в весьма приятной компании. Поначалу виконт не поверил, но, получив очень убедительные подробности, перестал спорить и замолчал. Что, в конце концов, в этом удивительного? Ее видели в экипаже с опущенными стеклами, и она довольно долго дышала холодным ночным воздухом. Ярко светила луна, так что ошибиться было невозможно. Что же до ее спутника, виден был лишь неясный силуэт, оставшийся в тени. Карета медленно ехала по пустынной аллее за трибунами Лошана.
Рауль одевался с лихорадочной поспешностью, пытаясь забыть обо всем и намереваясь броситься, как говорится, в вихрь удовольствий. Увы, он оказался не слишком веселым сотрапезником и, рано покинув брата, около десяти вечера уже сидел в экипаже, который медленно двигался позади трибун.
Стоял собачий холод. Аллея была пуста и ярко освещена лунным светом. Он велел кучеру оставаться на углу узенькой боковой дорожки и, постаравшись спрятаться как можно тщательнее, стал ждать, слегка пританцовывая на одном месте, чтобы не замерзнуть окончательно.
Не прошло и получаса такой зарядки, как со стороны Парижа показалась карета, свернула на главную аллею и не спеша поехала в ту сторону, где стоял Рауль.
«Это она!» — подумал он сразу же, и сердце забилось часто и гулко, как в тот вечер, когда он услышал мужской голос за дверью артистической уборной… Бог ты мой! Как же он ее любит!
Экипаж приближался. Рауль ждал. Если это она, он бросится наперерез, остановит лошадей и непременно потребует объяснений у ангела музыки.
Еще несколько шагов, и экипаж поравняется с ним. Он уже не сомневался — это она: внутри кареты был виден женский силуэт. И вдруг бледный луч лунного света упал на ее лицо.
— Кристина!
Он не смог сдержаться: благословенное имя вырвалось из его груди, и этот крик, брошенный в холодное лицо ночи, послужил сигналом к бешеному рывку — лошади промчали мимо, и он не успел остановить их. Стекло дверцы быстро поднялось, лицо женщины исчезло, а экипаж скоро превратился в черную точку на белой дороге.
Он снова позвал:
— Кристина!
Потом остановился, и все стало тихо.
Он отчаянным взглядом оглядел небо, усеянное мерцающими звездами, ударил кулаком в свою пылающую грудь. Он любит — но не любим!
Долго и мрачно смотрел он в зябкую, неуютную аллею, в мертвенно-бледную ночь. Аллея была пуста, как и его сердце. Он любил в Кристине ангела, но презирал теперь земную женщину.
