А сколько война унесла дорогого для памяти. Война во всех отношениях безнравственна, противна человеку. Вот и фотографии помню — всюду, всюду россыпи фотографий, потревоженный покой предков, всюду распотрошенные альбомы: деды и бабки, молодые парни в форме на фоне каких-то нелепых замков и лебедей, упирающие дюжие мужицкие кулаки в какие-то хлипкие, наивные, мещанские столики с резными ножками, молодухи в свадебных нарядах, семейные фотографии с дедом и бабкой в середине — весь род, весь род у гроба родственника… Не могу их забыть — фотографии под ногами войны! Берегите старые фотографии, а пуще всего своих бывших предшественниц! Материальное бессмертие души, конечно, поповщина, а дух жизни — он вечен! Фотографии — целые жизни, остановленные на миг перед тобой. Вот я весь, можешь на меня посмотреть, а если хочешь, запомнить, взять в душу… Лица с иных фотографий, поверите, и поныне помню. А вот лица многих однополчан уже почти забылись. И обмениваться фотографиями нужно! Помните, как Чехов дарил друзьям — Чайковскому и Горькому, Левитану и Бунину — свои фотографии? И как они дороги нам, и как мы благодарны людям, сохранившим их!..
Пушкин, о котором еще современник сказал, что он поднял дух России и мира, не случайно, как бы безотчетно, незаданно, и все же не случайно, всегда так жадно рисовал живых современников. Тоже власть призвания: запечатлеть для грядущего! Не пейзажики, не лодочки под парусом, не цветочки в альбом — современников!..
А вот и мое былое, часть его на этих, полдюймовых, штырях! Мне надо было увидеть, понимаете… Дай бог моим книгам такое долголетие! («Мы теперь будем читателям показывать эти… шты-ри… Реклама ваших книг!» — голос молодой и энергичной заведующей… Выступление продолжилось.)
За два дня до селекторного совещания весь узел связи залихорадило. Все еще в стадии строительства, и стальные магистрали газопроводов, и компрессорные станции, и, главное, сам узел связи, — весь еще на живую нитку, — а вот вынь да положь, обеспечь связью все огромное строительство на площади десятков городов и сотен населенных пунктов, да еще чтоб было все в лучшем виде, и слышимость, и безотказность, по всем родам и каналам; притом все на связистов орут, все матерят, все требуют — никто не хочет их понять, посочувствовать им. Ладится связь, никто ее не замечает, чуть нелад, все ее ругают…
Между пультами, стойками, распредщитами большого зала, где установлена новейшая электронная, высокочастотная, линейно-селекторная аппаратура, шныряют, колдуют, корпят техники и инженеры. Опаловым светом мерцают бесчисленные сигнальные, индикаторные, усилительные, выпрямительные и бог весть еще какие лампы. То там, то здесь, распушив разноцветные бороды кабелей, проводов, проводочков, жил и прожилок, вытягиваясь в рост, на стремянках под потолком, скрючившись на полу и в траншеях, инженеры и техники в белых и темных халатах что-то паяют, прозванивают, сращивают, соединяют и даже пеленают. Словно токующие тетерева, они ничего вокруг себя не видят, не слышат, никого, кроме своих и своей работы, не сознают. Ушли головой, руками, всем существом в свой мир, отключившись от этого, от его рассеянной жизни и суеты. Какая-то нечеловеческая сосредоточенность в глазах инженеров и техников — точно у врачей на рискованнейшей операции. Они живая часть этого фантастического оборудования, которое их испытывает и которого они оказываются каждый раз и находчивей, и умней! Фантастичность оборудования увеличена еще его кажущейся тихостью и недвижностью, его потаенной жизнью, без той внешности и громоздкости, шума и грохота подвижных масс железа, с чем так привычно связано понятие «техника»…
