Вменяемым так вменяемым. Тисмен позволил силе вытечь с его пальцев, окутал Армана в тугой кокон магии, сосредоточился на его ранах… они были не столь уж и легки, как казалось с первого взгляда: пришлось остановить внутреннее кровотечение и срастить пару сломанных бедер. Арман глубоко вздохнул, открыл глаза, удивленно сел на снегу, и Тисмен расправил плечи, легко выскальзывая из магического забытья.
С каждым мгновением в лесу темнело, сверкал над деревьями месяц, пока еще слабо заметный на светлом небе, обломилась где-то неподалеку, упала в снег ветка, и Тисмен помог Арману подняться, легким всплеском магии приводя одежду дозорного в порядок: наверняка хуже, чем это получилось бы у хариба, но рожане все равно разницы не заметят, тем более в полумраке улиц и под белоснежным, обшитым мехом плащом.
Затем он сотворил теплые плащи для себя и для Кадма: высшие тоже подвержены простуде. Кадм лишь раздраженно повел плечами, и в глазах его заблестело несвойственное ему беспокойство.
— Где Алкадий? — спросил Арман, потирая виски, и телохранители обернулись туда, где лежало тело мага.
Тела не было… лишь черные в полумраке пятна крови и примятый снег. Похолодев, Тисмен тихо спросил:
— Лоза ведь не исцеляет своего носителя, правда?
— Это ты у нас спец по тварям! — зло ответил Кадм.
Впрочем, ответ на этот вопрос они знали все трое. Теперь знали.
И Тисмен вмиг проклял свою глупость: очевидно же, что лоза не даст носителю умереть так легко, совсем же очевидно! Как же можно было так ошибиться!
— Нам пора, — напомнил Кадм и достал откуда-то из-под плаща нечто, свисающее на тонкой кожаной нити.
Тисмен скривился: все тот же амулет. А белоснежная ветвь вспыхнула в полумраке яркой вспышкой и исчезла, спряталась в складках плаща на груди Армана, тронула душу легкой тревогой: что-то в силе этого амулета было смутно знакомым… но Кадм уже толкал в переход, повторяя:
— Нам некогда, помнишь? Потом спать будешь! Давай!
Солдафон несчастный!
* * *
Сумерки крали последние лучи солнца. Небо за окном, слегка припорошенное облаками, залил кровавый румянец, все ярче горели в углах спальни магические светильники, освещали небольшую кровать под мягким, поднятым теперь балдахином, изрезанный рунами сундук у окна и уютный туалетный столик с поблескивающим, отражающим огонь в камине зеркалом. Теплые, медовые тона, уют мягких тканей, нарисованный магией лес на стенах… лес, исчерченный солнечным светом, пробивающимся сквозь кроны деревьев…
