Но раздражение пришло и растаяло, сам Нар растаял в этих широко раскрытых мальчишеских глазах, в искренней радостной улыбке, в свете раскрытой нараспашку невинной души, и понял вдруг, за что этого мальчонку так любили. Такой свет можно либо любить, либо яро ненавидеть, другого не дано. Опустившись на колени перед стулом Рэми, Нар постарался на миг забыть, что рядом принц, телохранители, и тихо попросил телохранителя: «Могу ли я поговорить только с ним? Я могу поклясться, что мои слова не причинят ему боли, а вам беспокойства».
Тисмен вопросительно посмотрел на Мираниса, скривил губы и кивнул. Но тотчас мысленно добавил: «Будь осторожен в словах, Нар».
Нар и сам собирался быть осторожным, менее всего в мире он хотел ранить этого мальчика.
Он вздохнул поглубже, положил руки на стул по обе стороны от Рэми, заглянул снизу вверх в широко распахнутые глаза юного мага и мысленно, стараясь насытить свой голос почтением и лаской, сказал:
«Я пришел к тебе, мой архан. Выслушай меня, свет души моей, пожалуйста!»
Рэми улыбнулся еще шире, аккуратно качнул обутыми в легкие ботиночки ногами, легко касаясь ступнями груди Нара, и ласково, аккуратно коснулся ладошками щек хариба, пытливо проникая с самую душу взглядом, пронзенным магией. Маленький архан.
И как только телохранители не видят? И не убежишь от этого взгляда. Не закроешься. Ему не соврешь. Его любовь побоишься предать, ибо она дает крылья, она же швыряет о землю с оглушительной высоты. Рэми и сам не знал, как невинен… и как опасен одновременно.
«Тебе больше не больно? — мягко спросил он. — Арман не должен был!»
Нар на миг отвел взгляд, посмотрел на книжную полку над Рэми, на аккуратно поставленные толстые томики, в которых, наверное, было так много мудрых слов… Нару как раз этого сейчас и не хватало: мудрости. Ведь иначе как мудростью этого юного мага не проймешь.
«Я был виноват, мой архан, Арман всего лишь меня наказал».
«Ты страдал слишком долго, — уже гораздо серьезнее ответил Рэми. — Я знаю. Я чувствовал».
«Только это чувствуешь? — ответил Нар, кутаясь в теплоту магического взгляда. — Арман очень сильно устает в дозоре и всегда старается использовать для отдыха каждый свободный от работы миг. Когда я лежал в своей комнате и боролся с болью, мой архан, несмотря на страшную усталость, не спал всю ночь. Я слышал, как он ходил от стенки к стенке, как загнанный зверь, слышал, как он хотел это прекратить, но гордость не позволяла. И непонимание. Мой архан, он думает, что его предал. И потому до сих пор не может меня простить окончательно».
